Пират
Шрифт:
Ко времени, когда пальцы у меня заработали нормально, Азука и Жарден горячо шептались между собой, что позволяло с легкостью установить местонахождение обоих в темноте. Я двинулся на звук, быстро скользнул ладонью вниз по руке Азуки и отобрал у нее свой кинжал.
— Ах ты… rital! — Полагаю, это слово она переняла у Лесажа, вместе со всем прочим своим французским лексиконом.
— «Rital» значит «итальяшка», — пояснил я. — Это мой кинжал, и я вернул себе свою собственность, вот и все. Можешь злиться на меня, но я на тебя не злюсь. Я премного
Тут все остальные начали просить, чтобы их тоже освободили от пут.
Азука с минуту молчала, и я невольно задался вопросом, Нет ли у нее еще какого ножа.
— Дайте мне кинжал, — потребовал Жарден. — Я освобожу своих людей.
— Я сам все сделаю, — сказал я.
Я нашарил в темноте кого-то и принялся перерезать веревки. Это был не Мише, но я не знаю точно, кто это был. Луи или Бык, возможно.
— Ты собираешься драться с испанцами? — спросила Азука.
— Разумеется, — ответил я. — Как ты оказалась в трюме и откуда у тебя мой кинжал?
— Ты рассердишься, Крис.
— Давай проверим. Если бы не ты, я бы до сих пор сидел со связанными руками. Кинжал тебе дал один из испанцев?
— Я взяла его у тебя, когда ты не разрешил мне войти в каюту с вами. Я заметила, как некоторые мужчины пожирают меня глазами. Тебя со мной не было бы, и Поля тоже. Ножны я не тронула, а кинжал незаметно вытащила. Когда появились испанцы, ты ударил меня, чтобы я не кричала, и я спряталась в трюме.
— Извини, что ударил тебя, — сказал я.
— Когда-нибудь я тоже ударю тебя. Или твоего ребенка, которого я рожу. Как мы выберемся отсюда?
— Не знаю. Жарден, ты там развязываешь кого-нибудь?
— Да, капитан. Азука моя или ваша?
— Твоя, если она тебе нужна. Ты имеешь понятие, какой груз везет корабль?
— Цепи, насколько я понял. Я видел лишь мельком, как вы понимаете.
— Они в упаковочных клетях, капитан, — сказал кто-то.
— Мерные цепи?
— Я вскрыл одну клеть, — сказал Жарден. — Там цепи.
— Мы можем драться цепями, — прорычал кто-то.
— Надо вскрыть остальные клети, — подал голос еще один парень. — Там может оказаться что-нибудь другое.
— Согласен, — сказал я.
Я ощупью двинулся в направлении голоса и дотронулся до лица парня. Он повернулся ко мне спиной, и я принялся перепиливать веревки кинжалом. Лезвие было довольно острым, но с трудом брало толстые просмоленные веревки. Впоследствии многие говорили, что я помешан на заточке кинжалов и абордажных сабель. Возможно, они правы. А коли так, значит, я помешался, когда перепиливал якорный канат на «Магдалене» и чуть не сломался в трюме «Розы».
Легко было сказать, что нам надо вскрыть остальные клети. Но сделать это без инструментов было отнюдь не легко. Однако в третьей или четвертой по счету клети мы обнаружили плотницкий инструмент: пилы, молотки и даже пару топориков. А также крепежные скобы и такие железные штуковины со штырями, на которые насаживаются свечи. В общем, скобяной товар. Одни предметы оказались полезными, другие не пригодились.
Испанцы надежно задраили кормовой люк, но вот крышка носового люка оказалась плохо притянутой к раме. Трое мужчин приподняли
Я так и не узнал, сколько испанцев находилось на галеоне, но они всяко превосходили нас численностью и были лучше вооружены. Все наши, кроме меня, сражались молотками и топориками. Я орудовал главным образом кинжалом, но ближе к концу боя разжился ганшпугом. Это такая длинная крепкая палка с железным наконечником, которая используется в качестве рычага. На многих кораблях ганшпуги имеют изгиб, как рукоять кабестана.
Когда сражение закончилось, я велел людям подойти по одному к нам с Жарденом. Я пожал руку каждому, похвалил за проявленную доблесть, поблагодарил за вклад в нашу победу, а потом велел Азуке промыть и перевязать все раны, полученные в бою.
Антонио подошел предпоследним, поскольку возился с парой раненых. Симоно и Ив по моему приказу светили ему фонарями. Я пожал Антонио руку, как всем прочим, и сказал, что теперь он полноправный член нашей команды, уважаемый человек.
— Если тебе что-нибудь понадобится, если у тебя возникнут какие-нибудь проблемы, ты обратишься ко мне, ясно? Я тебя внимательно выслушаю и обойдусь с тобой справедливо. — Я опирался на ганшпуг и, честно говоря, чувствовал такую усталость, что без него просто упал бы.
Мише подошел последним. На щеке у него темнели два запекшихся пореза в виде креста — они навсегда врезались мне в память. Я опасался, как бы парень не набросился на меня, но он уже заткнул свой молоток за пояс, вне досягаемости левой руки. Я обменялся с ним рукопожатием, как с остальными, но не отпустил его руку.
— Насчет уважения, — сказал я. — Я капитан, а капитана должно уважать.
После этих слов я левой рукой высоко поднял ганшпуг, и, мне кажется, Мише даже не понял, что происходит. Первый удар сбил его с ног, а второй, думаю, убил. Второй удар я нанес, держа ганшпуг уже обеими руками.
Потом Жарден взял тело за ноги, а я за плечи, и мы бросили его за борт. Парень был, прямо скажем, не из жирных и, отягощенный весом молотка, сразу ушел под воду и скрылся из виду в считанные секунды. Я бы охотно швырнул за борт и ганшпуг тоже. Им я убил Мише и испанского офицера, и мне казалось, для одного ганшпуга этого вполне достаточно. Но на корабле нельзя так просто выбрасывать предметы, которые еще могут пригодиться, и потому я не выбросил.
Переживаю ли я из-за убийства Мише? Да, переживаю, но не так сильно, как из-за некоторых других своих поступков. Во-первых, он был пиратом. Получасом позже испанцы предали бы его суду и повесили через пять минут после вынесения приговора — и они имели полное право поступить так. На море нет иного закона, помимо воли капитана. Конечно, Жарден являлся капитаном «Розы», но он подчинялся мне.