Пират
Шрифт:
Глава 29
ХУДАС
Я сделал следующее: ленивой походкой подошел к трактирщику и спросил, чем провинился индеец. Он тупой, ответил трактирщик.
— Да, — сказал я (только по-испански), — я тоже. Послушайте, вы избили малого до полусмерти, а от побоев он всяко умнее не станет. Вы добились одного: теперь у вас на руках калека, которого надо кормить. Я куплю его у вас за… — Тут я сделал вид, будто шарю по карманам. — За восемь реалов. Эта монета выглядит неплохо. На вид она новехонькая. — Я держал в руке один из свежеотчеканенных пиастров, захваченных на торговом судне с грузом какао-бобов.
Трактирщик
— Ладно, дубовая вы голова, оставьте его себе. Вам с ним крупно не повезло. Надеюсь, он окочурится сегодня ночью.
Я подошел к воротам, ведущим на улицу, и поднял засов. В следующий миг трактирщик обернулся и сказал:
— Сто реалов, сеньор де Мессина, поскольку вы мой гость. Но ни реалом меньше.
Потом мы с ним с полчаса прогуливались взад-вперед по двору. Я твердо решил купить раба, но трактирщик не должен был этого знать. В конечном счете мы сошлись на восемнадцати реалах, каковая сумма свидетельствовала, что трактирщик всерьез думал, будто со своими сыновьями изувечил беднягу на всю жизнь.
Подписав договор о продаже, я сразу же помог индейцу подняться на ноги и отволок его в свою комнату на второй этаж. Это было все равно что тащить вверх по ступенькам четырехфунтовую пушку. Пару-тройку раз мне казалось, что сейчас мы оба свалимся с лестницы.
В номере я уложил парня на кровать, которая была слишком коротка для меня и коротковата для него, дал ему бокал вина и сказал, что я ненадолго выйду, а он может спокойно отдыхать здесь до моего возвращения. Во всех книгах говорится, что индейцам не следует давать спиртное, поскольку они сильно предрасположены к алкоголизму. Но это было вино из трактирной таверны, и я клянусь жасминным царем обезьян, что Новия могла бы выпить целую такую бутылку и даже не захмелеть толком.
(Признание облегчает душу, а потому объясняю: «Жасминный царь обезьян» — это название чая. Мистер и миссис Бриггз подарили нам на Рождество корзинку с разными деликатесами, и в ней среди всего прочего оказалась пачка чая «Жасминный царь обезьян». Отец Уол находит название уморительным, да и мне самому оно кажется забавным.)
По возвращении я принес индейцу свежей воды и пищи. Через пару дней он начал говорить, что мне следует спать на кровати, а он ляжет на полу. Тогда мне стало ясно, что он уже достаточно оправился, чтобы мы могли поменять трактир. Мы так и поступили, поскольку я понимал: если мы останемся здесь, у меня выйдут неприятности из-за него.
Днем раньше я спросил у раба имя. Он назвал испанское прозвище, весьма непристойное, и я сказал, что нам придется от него отказаться. Я попытался выяснить, как его настоящее индейское имя, но парень притворился, будто не понимает меня. Я не рассердился, поскольку к тому времени уже знал, что для большинства индейцев настоящее имя — вещь очень личная. Возможно, для всех них. Жестокие побои, нанесенные рабу трактирщиком с сыновьями, заставили меня вспомнить о святом Иуде, которого путники забили до смерти посохами, и потому я стал называть его Худас — так звучит по-испански имя святого. Ко времени, когда мы перебрались в другой трактир, я для него был Капитаном, а он для меня — Худасом, и Худас уже свыкся с мыслью, что я намерен сотворить нечто ужасное, как только он восстановит свои силы.
Меня все время подмывало попробовать заговорить с ним по-английски, но поскольку я изображал кубинского офицера, прибывшего в Маракайбо с надеждой
Когда мы перебрались в другой трактир, я на следующий же день отвел Худаса к кузнецу, чтобы снять цепь у него с ног. Цепь длиной около восемнадцати дюймов позволяла рабу ходить, но не бегать, и кандалы стерли в кровь обе лодыжки. Когда кузнец расковал индейца, я сказал (по-испански):
— Я освобождаю тебя, Худас. Если ты хочешь уйти прямо сейчас, или вечером, или завтра, я не возражаю. Я не стану тебя удерживать. Единственно предупреждаю: если ты уйдешь сейчас, тебя могут схватить какие-нибудь другие испанцы. Коли такое случится, я постараюсь помочь тебе, но не исключено, что вообще не узнаю об этом. Однако ты можешь рискнуть, если хочешь.
Он помотал головой.
— Ладно, если ты хочешь остаться со мной на какое-то время, можешь остаться. Но ты волен уйти в любой момент.
Худас снова помотал головой. Я не понял толком, как следует трактовать сей жест, но предположил, что он означает «не в ближайшее время». Поэтому я сказал:
— Пойдем, мы отправляемся на рыбалку.
Прогуливаясь по порту последние несколько дней, я среди всего прочего разглядывал лодки и как раз накануне приобрел хорошую новую лодку — достаточно маленькую, чтобы управлять ею в одиночку, но достаточно большую, чтобы в нее свободно поместились три человека (или трое взрослых и ребенок, если малость потесниться). Там имелись весла, мачта чуть длиннее шваберной палки и парус немногим больше одеяла. Мы купили острогу, моток бечевки, несколько рыболовных крючков, кусок соленой свинины для наживки и ведро. Никаких затейливых рыболовных принадлежностей, поскольку улов меня совершенно не интересовал. Покуда мы выглядели как сеньор и раб, решившие немного порыбачить, большего мне не требовалось.
Худас сел на весла и отвел лодку от порта. Потом я показал ему, как устанавливать мачту и разворачивать парус. Когда мы поплыли под парусом (дул довольно крепкий ветер), я перебрался на нос, предоставив Худасу управляться с румпелем и шкотами. Минут через пять я понял, что он не новичок в морском деле. Особого мастерства индеец не обнаруживал, но он явно успел набраться достаточно опыта, чтобы усвоить основные принципы управления судами.
Мы преспокойно проплыли между крепостью и сторожевой башней, и никто нам слова не сказал. Когда мы вышли из пролива в залив и оказались вдали от всех и вся, я велел Худасу спустить парус, насадил наживку на крючок, зажал в руке острогу и сделал вид, будто рыбачу. Потом я сказал дословно следующее:
— Ты говоришь по-английски, Худас. Я тоже — и мне кажется, нам пора поговорить начистоту. Откуда ты родом?
— Север, Крис. — Он указал рукой. — Моя земля на север.
— Америка?
Он непонимающе уставился на меня, а потом помотал головой — и тогда девяносто процентов надежды покинули меня. Я надеялся, отчаянно надеялся, что он из будущего, как и я.
Овладев собой, я спросил:
— Кто научил тебя английскому?
— Господин.
В тот день я вытянул из него еще кое-какие сведения, но скудные. Позже мы с Новией выведали больше. Начни я последовательно вкраплять в повествование крохи информации, которые мы мало-помалу из него выуживали, вы бы извелись от нетерпения. Поэтому я изложу здесь суть и на том покончу с делом.