Пиратика

Ли Танит

* * *

– Вот он, наш наниматель…

Наниматель оказался маленьким толстым человечком в камзоле из лучшей парчи кофейно-коричневого цвета, в подбитой мехом накидке поверх него и в шляпе с алым плюмажем. На лацкане поблескивала золотая брошь, на пальцах сверкали бесчисленные перстни. Вот кого стоило бы ограбить!

Настроен наниматель был отнюдь не дружелюбно. Он расхаживал по палубе «Пиратского кофе», заложив руки за спину.

– Вам полагалось переночевать в старом театре, Вумс, а не в таверне. Вот

для чего я дал вам ключи от входной двери!

– Ночь была дюже холодная, сэр.

– Холодная? – Наниматель взмахнул полами плаща. – Вы что, не могли развести огонь?

– Все здание могло вспыхнуть.

– Туда ему и дорога. – Крохотные глазки остановились на Артии. – А это что за мальчишка? Я такого не нанимал.

– Верно, сэр. – Эйри выступил вперед и склонился в раболепном поклоне. – Это мой племянник.

– Эй, ты, – окликнул наниматель Артию. – Ты кто такой?

– Арт Стреллби, – представилась Артия и отвесила маленькому толстому чудовищу поклон из поклонов – настолько высокомерный, что любому мало-мальски чувствительному человеку он показался бы оскорбительнее пощечины.

– Стреллби?! – Наниматель презрительно фыркнул. – Не имя, а какое-то сценическое прозвище.

– Верно, сэр. Однажды на сцене взорвалась пушка, и взрывом меня отшвырнуло в сторону. Вот я и взял себе такое имя.

Наниматель заковылял прочь – осматривать Кофейный кораблик, проверять, не испортил ли кто-нибудь запасы драгоценного кофе, опрометчиво прислонившись, а то и уснув на мешках и бочках, которыми были уставлены и палуба, и трюм. (Разумеется, во время плавания на них будут и спать, и прислоняться, потому что на всём судне больше негде было преклонить голову, кроме крошечной каюты, которую уступили Артии.)

– Река замерзла до самого Ландона, – сообщил наниматель Эбаду. – Ты хоть раз в жизни видел снег?

На какой-то миг лицо Эбада стало высокомерным, как поклон Артии, но уже в следующее мгновение расплылось в идиотской улыбке.

– Ух ты! – воскликнул он. – А я-то гадаю – что это за холодная мука с неба сыпется?

Пираты-актеры сдвинули брови, из последних сил сдерживая смех.

– Скорее снимайтесь с якоря, – приказал наниматель. – Не хватало еще, чтобы эта посудина вмерзла в лед.

– А как же плата? – поинтересовался Эбад.

– О ней не беспокойтесь. Получите в Портовом Устье.

– Мы так не договаривались!

Артия молча следила за происходящим. Она выжидала. Теперь у нее были другие планы.

Перспектива раскошелиться привела нанимателя в уныние.

Эбад продолжал настаивать.

– Будьте вы прокляты! – вскричал наниматель. – Вот тебе пара гиней. На первое время хватит! И уберите этого грязного пса от моего кофе…

– Свин чистый! – возмущенно вскричал Уолтер.

– Собаки не бывают чистыми. А это еще что за птица?

– Попугай.

– Он говорящий?

– Планкветт, ты говорящий? – спросила попугая Артия.

Планкветт проорал

с идеальным произношением:

– Пиратский попугай. Попугайские пираты.

Наниматель осклабился – это была его первая улыбка. Зубы у него были такие острые и страшные, что, казалось, он их специально затачивает.

– Хорошо, хорошо. Пусть разговаривает на потеху публике. Да, и подумайте о капитане. Не бывает пиратских шаек без капитана!

– Ой, гляди, снег! Снег! Совсем как мука, только холодная! – не унимался Эбад, прыгая по палубе с зажатыми в кулаке гинеями.

* * *

Для Феликса, Фэнни и Энни закат в тот вечер выдался красным, с сумасшедшими проблесками зеленого пламени по горизонту. Такой закат, к вашему сведению, называется попугайским.

Вдоль берегов реки, затянувшейся льдом вплоть до самого Кэмберского Колодца и Глубокого Брода, там и тут, будто глаза тигров, мерцали горящие жаровни и трепетали на ветру, как красные тряпки на шестах, зажженные факелы. Однако дальше лед истончался, и путешествовать по нему стало рискованно. Конькобежцы прижались к берегу.

– Так нам до Гренвича не добраться. Может, наймем карету? – предложила Фэнни.

Энни возразила:

– Дядя сказал, что если мороз вдарит по-настоящему, никакой потехи не будет. Гляди, впереди река уже замерзает, так что мы всё равно их не застанем.

– Чего мы не застанем? – спросил Феликс.

– О, всего лишь дурацкого рекламного кораблика. Неважно! Тетушка живет на Черной Вересковой Пустоши. Пошли туда. Феликс, вам там понравится! Поужинаем, а потом, Феликс, вы нарисуете наши портреты. Вы же обещали!

* * *

На погруженной в ночную тьму Черной Вересковой Пустоши тоже кое-где горели факелы, указывая путь от деревушки к громадному тетушкиному дому. Сидя в карете, Феликс любовался открывающимися видами, на которые ему то и дело указывали непрестанно щебечущие девушки. В том числе и на стоящую среди деревьев на высоком холме Гренвичскую обсерваторию, где создается Время.

Подъездную дорогу к дому тетушки Кофе освещали газовые фонари.

Феликс не раз бывал в богатых домах, всё время в разной роли – то певца, то художника, и даже – правда, было это давным-давно – гостя. (Если уж на то пошло, давным-давно он и сам жил в таком доме – доме своего отца. Но об этом Феликс старался не вспоминать.)

Так или иначе, привычный к таким вещам, он мгновенно осваивался в самом роскошном дворце. Несмотря на неприглядного вида камзол, шляпу и шарф, тетушка Кофе, как и предсказывали девушки, была рада приветствовать Феликса. Не прошло и пяти минут, как его усадили у пылающего камина в просторной гостиной с салатово-зелеными стенами, подали чай на синем фарфоровом сервизе, и принялись развлекать светскими беседами. И всё шло прекрасно…

…пока не открылась дверь.

– Мистер Гарри Кофе, – объявил дворецкий.