Пиратские широты
Шрифт:
Это положение дел сохранялось до самого вечера, наступление которого было сущим благословением. Хантер расхаживал по палубе «Эль Тринидада», радовался вечерней прохладе и смотрел на длинные ряды своих пушек. Он шел от одного орудия к другому, на миг останавливался, чтобы коснуться их, провести рукой по бронзе, все еще хранящей дневное тепло. Капитан осматривал снаряжение, аккуратно сложенное рядом с каждой пушкой, — банник, мешки с порохом, ядра и запалы медленного горения в ведрах с насечками.
Вся эта огневая мощь, все вооружение было готово
— Вы задумались, я гляжу.
Вздрогнув, Хантер развернулся. Перед ним стояла леди Сара в прямом белом платье. В темноте оно выглядело как нижнее белье.
— Вам не следует одеваться так, когда вокруг все эти люди.
— Слишком жарко, заснуть просто невозможно, — сказала девушка. — Кроме того, мне тревожно. После того, что я видела сегодня. — Голос ее дрогнул.
— Вас это обеспокоило?
— Я не видела такой жестокости даже в монархе. Карл — и тот не настолько безжалостен и деспотичен.
— Просто у него на уме другое. Его удовольствия.
— Вы умышленно не желаете понимать, что я имею в виду.
Даже в темноте было видно, что глаза девушки сверкают чем-то весьма похожим на гнев.
— Мадам, — начал было Хантер. — В этом обществе…
— Обществе?! Вы называете вот это обществом?! — Она широким взмахом руки указала на корабль и каперов, спящих на его палубе.
— Конечно. Везде, где бы ни собрались люди, властвуют некие правила. Наши порядки отличаются от тех, что приняты при дворе Карла, Людовика или даже в колонии Массачусетс, где я родился. Однако же их следует соблюдать. Отступление от них влечет за собой кару.
— Да вы философ, — с сарказмом произнесла девушка.
— Я просто знаю, о чем говорю. Что произошло бы с вами при дворе Карла, если бы вы не поклонились монарху?
Леди Сара фыркнула, понимая, к чему он клонит.
— Вот и здесь то же самое, — продолжал Хантер. — Эти люди свирепы и отчаянны. Если я правлю ими, то они должны мне повиноваться. Если они повинуются мне, то должны меня уважать. Если они уважают меня, то обязаны признавать мою власть, которая является абсолютной.
— Вы говорите словно король.
— Капитан — король для своей команды.
Леди Сара придвинулась поближе.
— А вы развлекаетесь как король?
Не успел Хантер задуматься над смыслом сказанного, как девушка обняла его и крепко поцеловала в губы. Он ответил на поцелуй.
Когда они наконец разомкнули объятия, леди Сара сказала:
— Мне так страшно. Все здесь такое чужое.
— Мадам, я помогу вам благополучно вернуться к вашему дяде и моему другу, губернатору сэру Джеймсу Элмонту.
— Вам вовсе незачем быть таким высокопарным. Вы что, пуританин?
— Только по рождению, — ответил Хантер и поцеловал ее еще раз.
— Возможно, мы с вами еще встретимся, — заявила леди Сара.
— Почему бы и нет.
Девушка бросила на него последний, почти не различимый в темноте
— Пикантная штучка, да?
Хантер обернулся. Это был Эндерс. Он ухмылялся.
— Пусти благородных на волю, и им тут же засвербит, верно?
— Похоже на то, — согласился капитан.
Эндерс посмотрел на ряд пушек и хлопнул ладонью по ближайшей из них. Та глухо загудела.
— Бесит, правда? — спросил он. — Столько пушек, а воспользоваться нельзя, народу нет.
— Идите-ка вы лучше спать, — оборвал его Хантер и ушел.
Но Эндерс сказал чистую правду. Чарльз продолжал расхаживать по палубе. Он позабыл о женщине и вернулся мыслями к пушкам. Какая-то часть его сознания, не знающая покоя, то и дело возвращалась к этой проблеме, искала решение. Отчего-то Хантер был твердо уверен в том, что существует возможность использовать орудия. Есть какой-то давно известный способ, который он позабыл.
Женщина, судя по всему, считала его дикарем или, хуже того, пуританином. Капитан подумал об этом и улыбнулся. На самом деле он был образованным человеком. Ему преподали все основные отрасли знаний в том виде, как они установились со времен Средневековья. Он знал классическую историю, латынь и греческий, естественные науки, богословие и музыку, но в данный момент ничем этим не интересовался.
Даже в молодости Хантера куда больше интересовали практические, применимые в действительности знания, чем мнения какого-нибудь давно почившего мыслителя. Всякий школьник знал, что мир куда огромнее, чем мог бы подумать Аристотель. Чарльз сам родился в краю, о существовании которого древние греки и не подозревали.
Однако же сейчас какие-то детали классического образования будоражили его память. Мысли Хантера упорно возвращались к Греции. Они вертелись то ли вокруг нее вообще, то ли вокруг древних греков, но он не понимал, ни что им там надо, ни почему.
Потом капитан подумал о картине, что висела в каюте Касальи, на военном корабле. Тогда Хантер едва заметил ее, да и теперь не мог вспомнить отчетливо. Но было в ней нечто такое, что не давало ему покоя. Отчего-то это казалось ему важным.
В чем же дело? Хантер ничего не смыслил в живописи. Он считал ее второстепенным дарованием, пригодным только для украшения помещений и интересным лишь тщеславным богатым аристократам, готовым щедро платить за свои приукрашенные портреты. Сами же художники, насколько знал Чарльз, были вполне обыкновенными людьми, кочующими, подобно цыганам, из одной страны в другую в поисках покровителя, который поддержал бы их труды. Эти легкомысленные типы не имели дома, корней, крепкой привязанности к тому народу, к которому они принадлежали по крови. Невзирая на то, что его прадед с прабабкой бежали из Англии в Массачусетс, Хантер безоговорочно считал себя англичанином и убежденным протестантом. Он пребывал в состоянии войны с католиками-испанцами и не понимал тех, кто не разделял его патриотизм.