Пираты Миссисипи
Шрифт:
– Это не совсем справедливо, – заметил фермер. Дело в том, что в лоцманы нанимаются люди, вовсе не знакомые с рекой; они клянутся, что изучили ее в тонкости, а в сущности пускаются наудачу… Пронесет бог, хорошо, и получай большие деньги; не посчастливится – что же, плавать мы, разумеется, можем, до берега доберемся, а остальные там пропадай!
– Всякое бывает, конечно, – произнес блузник с презрительною усмешкой.
– Вы говорите о лоцманах? – вмешался в разговор маленький, сухощавый, седой человечек со странно бегавшими серыми глазками. – Не о том ли именно лоцмане, который был у меня в руках и мог бы служить образцом для врача-специалиста, интересующегося переломами? У него были сломаны четыре
– Было бы человечнее дать ему поскорее умереть, – перебил фермер.
– Этот несчастный пострадал при взрыве котла на пароходе «Генерал Броун», – сказал адвокат. – До пятнадцати человек было убило при катастрофе…
– Да, и были еще презанимательные раненые, – перебил опять маленький человек, – у одного негра голова висела всего на лоскутке кожи; у одной женщины…
– Избавьте от этих подробностей! – прервал его фермер, морщась. – Они отобьют у нас аппетит.
– Извините, но они имеют громадную важность в научном отношении, и я могу вас уверить, что берега Миссисипи драгоценны по части изучения трупов и ран! Так, например, близ Виктории, на слиянии двух рек, можно ежедневно находить трупы. У одного из них на бедре…
– Да замолчите, черт вас возьми! – крикнул с бешенством человек в блузе. – Я часто видел кровь и не неженка какой-нибудь, но терпеть не могу этих хладнокровных рассуждений о страданиях человеческих! Сердце воротит от ваших речей!
– Ладно, ладно! Не стоит и слов терять с подобными вам людьми! – закричал в ответ ему странный человечек, нахлобучивая шляпу и выбегая за дверь. – Понятия ни о чем не имеете.
– Это кто же, доктор? И практикует он? – спросил фермер с любопытством.
– Собственно, он вовсе не врач, – отвечал адвокат. – Но все зовут его доктором потому, что у него страсть говорить о ранах, трупах, хирургических операциях. Обращаться же к нему как к врачу могут разве только изредка эмигранты, по ошибке. Он скоро отправляет их на тот свет и сохраняет их трупы в спирте, составляя таким образом то, что он называет своим музеем. Он ворует даже головы покойников с кладбища с этой целью…
– Можно ли поверить, что человек находит удовольствие в подобном занятии! – воскликнул фермер.
– У него своего рода мания, – продолжал адвокат. – Живет он одиноко, в лесу, неподалеку от города. Навещают его там разве только волки и коршуны.
– Скажите, кстати, правда ли все, что рассказывают о «линчевателях»? – спросил фермер недоверчиво. – В газетах было описание одной их расправы с методистским проповедником, которого они будто бы сожгли живьем. Не верится что-то… Неужели законные власти оставили бы безнаказанными такие поступки?
– О! – воскликнул человек в блузе. – Что ваши суды против людей, которые берут на самих себя исполнение правосудия? Законы хороши для старух и детей, верящих канцелярским писакам, а каждому надо самому стоять за себя в такой стране, где суд – плохая защита! Суд Линча – правильный суд!
– Нет, я другого мнения, – возразил фермер. – Наше законодательство поставило Соединенные Штаты на ту высоту, которую они занимают. Долг каждого гражданина уважать однажды признанную власть. Я не спорю, что совершается много преступлений, избегающих законного возмездия, но всякий американец должен свято чтить законы, потому что они обеспечивают нашу свободу… Однако становится поздно; мне надо поторопиться, чтобы поспеть до ночи в Кильби.
Он простился со своими собеседниками, сел на лошадь, привязав к луке два мешка с деньгами, и поехал рысью из города, направляясь к лесу, расстилавшемуся к северу от Хелены.
Глава IV. Вечер
Веселое общество сидело за чайным столом в гостиной прелестного коттеджа. Дэйтону пришлось позвонить два раза у дверей: громкие голоса, смех и звуки мелодичного вальса заглушили первый звонок хозяина дома.
– Наконец-то! – воскликнула девушка, вскакивая из-за рояля и бросаясь навстречу Дэйтону. – Самый строгий и точный из судей заставил себя ждать сегодня самым непростительным образом!
– Неужели моя шалунья Адель поджидала меня? Неужели она заметила хоть раз мое отсутствие?
– Заметила, как и всегда замечаю, но сегодня была и еще особенная причина для того. Мистер Лэйвли ждет вас уже целый час. И должен сообщить вам что-то очень важное и ужасное, судя по тому, что он не произнес еще ни слова с тех пор, как прибыл сюда. Мистрис Брэдфорд тоже здесь…
– Позвольте мне вставить слово, моя милая! – перебила девушку гостья. – Я знаю, что я разговорчива, и сознаю эту слабость, а как говорит достопочтенный мистер Лоторг: «Сознающий свой грех уже на пути к совершенству». Мой дорогой покойник, ангел кротости и терпения, не хотел признать этого. Поверите ли, мистер Дэйтон, что он все упрекал меня в том, что я много говорю? Друг мой, говорила я, я себя знаю: допустим, что я болтлива, но если сознаю это, то я исправлюсь…
– Не хотите ли еще чашку чая, мистрис Брэдфорд? – предложила мистрис Дэйтон, в надежде остановить этот поток речей, Адель же воспользовалась такой минутой, чтобы снова заиграть вальс, звуки которого насильно остановили автобиографические излияния гостьи.
– Принесли почту, Адель? – спросил Дэйтон у девушки.
– Нет еще, но мистер Лэйвли способен ее заменить, – ответила шалунья, поглядывая искоса на молодого человека, которому было не по себе. Он решительно не знал, как приспособиться. Сначала он закинул правую ногу на левую, потом вытянул обе, чуть не до середины комнаты. Точно так же мешали ему руки, и вообще он напоминал собою рыбу, брошенную на берег. Особенно смущал его насмешливый взгляд Адели. Он решил уже уйти, но шляпу его запрятали.
Между тем Джеймс Лэйвли был вовсе не из робких или дурковатых. Он считался толковым фермером и смелым охотником, но он вырос среди лесов и потому выказывал себя с блеском только там, а в женском обществе совершенно терялся. В этот вечер его окончательно смущали шутливые выходки Адели.
Желая ободрить молодого гостя, Дэйтон стал расспрашивать его о домашних делах, о здоровье его отца и матери, о хозяйстве. Бедный юноша тотчас оживился.
– Благодарю вас, – заговорил он. – У нас все обстоит хорошо, только черная корова вчера захворала; вот почему я и здесь… По крайней мере, это одна из причин моего приезда. Но я хотел бы… – Он заикнулся, покраснел до ушей и бросил взгляд на дам, сидевших в стороне. – Я хотел бы… мне было бы желательно…
– Не стесняйтесь, мистер Лэйвли, – вскричала мистрис Брэдфорд. – Забудьте, что мы здесь! И не думайте, что мы, женщины, не сумеем сохранить вашей тайны: Мы болтаем, но не проболтаемся! Мой покойник говаривал: «Ты слишком сдержанна, Луиза! Ты не выдашь, чего не захочешь, хотя бы тебя пытали десять инквизиторов! Ты…»
Новое шумное аллегро Адели прервало и на этот раз словоизлияния мистрис Брэдфорд, и мистер Дэйтон мог спросить у молодого человека, в чем состояло то дело.
– Никакого дела нет, сэр… – Произнеся это, мистер Лэйвли сунул обе руки в карманы с каким-то отчаянным порывом и выдернул их тотчас же обратно, точно почувствовав под ними горячие уголья. – Никакого, сэр… Но матушка полагала… то есть, отец говорил… что, если вам будет угодно… то есть, если ваши дамы пожелают… приехать к нам… то есть, если это им приятно… и погостить… сколько будет угодно, то есть подолее… Матушка надеется…