Пираты офшорного моря
Шрифт:
– Это, конечно же, слишком, – согласился Джон.
Переход от трущоб до делового центра был резким. Особенно впечатляли штаб-квартиры банков, напоминавшие гигантские сигары, поставленные стоймя. Невольно возникла мысль, что в них собрана вся наличность Африки.
– Мы приехали, мистер, – объявил водитель. – Вам в ту сторону, машинам туда въезд закрыт.
– Понятно. Держи, – протянул Джон деньги.
– О! Это очень много, мистер.
– Ничего, я не обеднею, – заверил его Эйрос, – это тебе премиальные за познавательную экскурсию.
– Спасибо, мистер, – вежливо поблагодарил водитель, невольно покосившись
– Хорошо, я последую твоему совету. – Джон хлопнул дверцей и бодро пошел по улице.
Обыкновенный деловой центр, какой можно встретить в любой точке мира. По соседству расположены жилые дома, в которых проживала местная аристократия. Окраина отдавалась людям с меньшим достатком, а далее город широким поясом охватывали лачуги. В общем-то, как и в любой столице мира, вот только вместо белых лиц в подавляющем большинстве черные.
Белых людей было немного – в основном европейские туристы, прельстившиеся кенийской экзотикой. Лица многих из них были напряжены, а потому можно было предположить, что они успели нахлебаться африканских чудес по самую макушку. Некоторые кенийцы взирали на Джона с откровенным любопытством. Обычно у людей бывают такие глаза при виде мешка с деньгами. Успокаивали лишь взгляды полицейских, лениво поглядывающих в его сторону.
Водитель посмотрел на удаляющегося туриста и невольно хмыкнул: тот направлялся в парковую зону, расположенную недалеко от штаб-квартиры ООН. Не самое благоприятное место для прогулок, надо признать. Всего два дня назад именно в этом районе ограбили четырех белых туристов. Добравшись до полицейского участка, они грозились, что пошлют на головы кенийцев отряд морских пехотинцев. Странный народ эти американцы, им бы радоваться, что они так легко отделались, а они грозят всеми имеющимися в преисподней чертями.
Дождавшись, пока фигура пассажира затеряется среди прохожих, водитель вытащил из кармана мобильный телефон.
– Он идет в сторону парка Согласия.
– Как он выглядит?
– Худощавый, высокий. На нем светлый костюм и голубая рубашка.
– Кажется, я его вижу. Ты опять мне подогнал хорошего клиента, как бы я без тебя жил!
– Значительно скромнее. Советую тебе действовать поосмотрительнее, мне кажется, что он отличается от остальных белых.
– Все будет в порядке, не переживай.
Водитель отключил связь и довольно улыбнулся. Если все пройдет так, как он планировал, то его личное состояние увеличится еще на пару сотен баксов. Не так уж и плохо всего-то за час работы.
Подмигнув двум молоденьким девушкам, водитель весело предложил:
– Не хотите ли прокатиться, крошки?
– Мы не катаемся бесплатно, – с вызовом высказалась та, что была повыше и поинтереснее.
– Могу предложить вам небольшой аванс, – веселился водитель. – А потом сочтемся при встрече.
Иногда необходимо почувствовать себя плейбоем, и совершенно неважно, что весна отцвела лет тридцать тому назад. Но разве помнишь об этом, когда из салона автомобиля заглядываешься на стройные женские ножки.
– Мы так не договоримся, – выставив бедро, сказала высокая. – Вот будут деньги, тогда и подкатывай.
–
Глава 24
Зловещее место
Мараби приехал в Найроби из сельской глубинки, расположенной за горой Килиманджаро. То, что для других могло показаться кенийской экзотикой, для него, выросшего в саванне, было самым обыденным явлением. Хотя прошли те времена, когда каждый масаи обязан был доказывать свою состоятельность в поединке со львом. Цивилизация понемногу наступала на них, и если раньше их шеи украшали зубы диких зверей, то теперь все чаще это были бусы, подаренные белыми людьми. В отличие от своих соплеменников, которые не признавали цивилизацию (разве что подарки в виде зажигалок и колец, предпочитая жить так же, как велели им их боги), Мараби, как некогда и его отец, хотел сопровождать белых в саванне в сезон охоты. Хотел окунуться в другой интересный мир, полный всевозможных соблазнов. Его планам мешала лишь гора Килиманджаро, что стояла на пути в город. Ее нужно было обойти и прийти в Найроби, который в переводе с их языка назывался «Прохладные воды».
Отец, однажды уехавший с белыми людьми, так и не вернулся в деревню. Единственное, чем он напоминал о себе, так это небольшими подарками в виде сладостей и ожерелий, что передавал в деревню с оказией. Через год мать вышла замуж за сына вождя, а еще через два родила близнецов.
Жизнь в городе Мараби казалась такой же красочной, как бусы, подаренные отцом. По рассказам отца, дома в Найроби были высотой с гору. Мараби только улыбался: горожане странный народ, если строят дома из камня. Неужели они не знают, что лучше всего делать их из прутьев, а затем обмазывать навозом, который всегда легко отыскать в саванне.
Оказывается, горожанам совершенно не нужно было охотиться, чтобы добыть себе пропитание, потому что еду раздают на улице. А вместо диких зверей по улицам разгуливают кошки и собаки. И, что самое удивительное, на них никто не охотится. Наверное, потому, что горожане, в отличие от сельских жителей, были сытыми и у них всегда вдоволь было мяса.
Мараби знал, что когда-нибудь оставит свое поселение и уйдет в город, вот только путь до него был очень не близок. Но для подростка масаи, который привык жить в саванне среди диких зверей, такое путешествие не должно было стать обременительным.
И вот однажды, попрощавшись с матерью, Мараби отправился в город.
Мать на прощание пожелала сыну удачи и вернулась в хижину, откуда громким плачем призывал ее очередной трехмесячный ребенок.
До города Мараби добирался несколько дней. Спал на земле, укутываясь в лоскут красной материи; единственным его оружием было длинное копье, которое дважды спасло ему жизнь: один раз он отбивался им от двух гиен, посчитавших его отчего-то легкой добычей, а во второй раз он чуть не сделался добычей старого облезлого льва. Отчаявшись поймать какое-то крупное животное, тот решил восстановить силы куском человеческого мяса. Некоторое время два непримиримых врага – лев и масаи – смотрели друг на друга, а потом зверь, видно, прочитав в глазах подростка непоколебимую решимость, зарычал, будто бы прощаясь, и пошел далее в глубину саванны.