Пираты
Шрифт:
– Я понял, Джон. – Баттерфилд положил руку мне на плечо.
Мы убрали часть парусов и подготовили якорь. Гарри Фримэн измерял глубину, выкрикивая значения, чтобы перекрыть шум прибоя. Глубина уменьшилась с двенадцати саженей до семи, Затем резко до трех. Горн сразу же отвернул к более глубокой воде.
Перед нами открылась гавань, вход в которую окаймляли волны прибоя, но далее простиралась гладкая и тихая водная поверхность. Гавань казалась печальной и одинокой, и мы безмерно удивились, увидев мачты стоявшего на якоре судна.
– Бриг,- скорее угадал я, всмотревшись. –
– Военный? – спросил Горн.
– Кажется, нет.
Баттерфилд сунул мне подзорную трубу:
– Глянь-ка своими молодыми глазами.
Я рассмотрел этот кораблик в трубу. Интересно, что он был совсем без парусов, как будто вознамерился провести здесь вечность. Он стоял на носовом якоре, кормою же был пришвартован к деревьям.
– Есть кто на борту? – спросил Баттерфилд.
– Да. – Я заметил троих вахтенных. Один на грот-мачте, другой стоит у штурвала, опершись на него широко раскинутыми руками, еще один – у кабестана. Ленивая, праздная публика, ни один головы не повернул в нашу сторону.
Бриг тут же исчез из поля зрения, заслоненный высокими деревьями, и я захлопнул трубу. Приятно было, что мы не одни на острове.
«Дракон» стал на якорь, дожидаясь окончания отлива. Ждать надо было не меньше часа. Шхуна раздражающе болталась в волнах, стоны больных стали такими душераздирающими, что я вызвался доставить на берег швартовый конец в плоскодонке.
– Это ускорит дело, – убеждал я капитана. – Мы можем подтянуться к пляжу прямо сейчас.
Как всегда, дядя Стэнли видел меня насквозь.
– Если бы я был в твоем возрасте, я тоже постарался бы поскорее добраться до берега. Ладно, отправляйся. Пойдешь мимо брига – привет капитану.
– Есть, сэр!
И я спустил лодку, швырнув в нее смотанный линь. Нелегко было грести против отливного течения. Оно устремлялось из гавани со скоростью небольшого горного потока, ветер взбивал его поверхность в рябь, которая, казалось, стремилась запрыгнуть в лодку. Скоро на дне воды было уже по щиколотку. Я продолжал грести, потому что это было все же легче, чем остановиться. На каждом выигранном ярде я проигрывал фут, поворачивал то влево, то вправо, пока не прошел наконец горловину бухты. Грести стало легче.
В прозрачной до самого дна воде, саженей на пять глубины, видны были пестрые рыбины, порхающие над белым, серебристым песком. Целыми косяками они сновали в толще воды. Внезапно они все разом рванулись вверх, к моей лодчонке, спешили со всех сторон, стараясь укрыться в ее тени. Рыбы было столько, что я слышал трение и постукивание плавников о доски лодки. Сначала это меня восхитило.
Но тут я увидел акулу.
Она прошла глубоко, лениво изгибая тело. Длиной она была футов в двадцать, и неторопливые движения грозногр хищника, ритмичное движение жабр подействовали на меня устрашающе.
Она быстро исчезла, рыбные косяки покинули лодку, я усердно налег на весла.
Но вот рыбешка снова метнулась ко мне. Сзади вырос над водой изогнутый плавник.
Она шла у самой поверхности за всплесками моих весел, плавник вспарывал воду и оставлял на ней след. Акула плыла все быстрее и, казалось, собиралась протаранить лодку.
Я схватился за борт, потом за ускользающие из уключин весла. Я испугался, что лодка зачерпнет воды, но тут последовал удар хвоста с другого борта. Еще одна акула. Лодка чудом осталась цела.
Вот уже три плавника кружат около моей лодки. Я стал стучать веслами о борта, надеясь отпугнуть рыбу, – тщетно. Как дети к материнской юбке, рыбешки льнули к лодке.
Так я еще никогда не греб! Но следующий удар раздался спереди, лодка остановилась. Что-то холодное и жесткое царапнуло плечо. Руками я попытался стряхнуть это, схватился за якорный канат брига. От неожиданности я оттолкнулся от него. Лодка вильнула под бушприт, мимо форштевня. Я пытался за что-нибудь схватиться, но такелаж был слишком высоко, руки мои лишь скребли обшивку.
Я кричал, но никто не откликнулся на зов. В отчаянии я вскочил на банку и подпрыгнул, вцепившись в ванты. Лодку я тем самым утопил, и она вынырнула уже кверху дном. Через мгновение акула, поднявшаяся снизу, разнесла лодку вдребезги, и ее обломки медленно повлекло течением по поверхности бухты.
Сознавая, что никто мне помогать не собирается, я напрягся и вскарабкался наверх.
Перевалившись через фальшборт, я свалился на палубу, тяжело дыша. Надо мной, высоко на рее, стоял матрос. Он наклонил голову и смотрел вниз, на меня, руками держась за мачту.
Человек у руля тоже стоял неподвижно, навалившись на штурвал, в той же позе, в какой я увидел его впервые. Я повернул голову и заметил человека у кабестана, которому тоже не было до меня дела. Он находился ко мне ближе двух других.
– Что, трудно помочь, что ли? – обратился я к нему. Но он даже не повернул головы.
Я встал и пошел к нему, спотыкаясь от усталости. Но то, что я увидел, заставило меня забыть об усталости и боли в руках. К кабестану был пришпилен мертвец.
Я отпрянул и метнулся к штурвалу. Пробегая мимо грот-мачты, я задрал голову и увидел, что впередсмотрящий тоже покойник. Он был приколот к мачте штыком, пробившим грудь и вышедшим из спины. На мостик я уже не поднимался, потому что заметил корку засохшей крови на руках рулевого и не хотел знать, как именно его пригвоздили к штурвалу.
Меня охватила паника. Сердце бешено колотилось, кровь стучала в висках. Хотелось поскорее убраться с этого проклятого судна.
Бриг раскачивался в круговороте сталкивающихся течений. Берег поворачивался за его рангоутом и такелажем, я чувствовал, что отлив закончился, наступала очередь прилива.
Повернувшись ко входу в бухту, я увидел, что «Дракон», подняв паруса, уходит к югу.
– Стойте! – завопил я что было силы.- Стойте! – Тщетно. Я мог представить себе Эбби и Баттерфилда, провожающих взглядом проплывающие мимо борта обломки лодки. Конечно, они решили, что меня сожрали акулы. Но я не мог понять, почему они снялись с якоря и ушли так спешно.