Пиршество

Винсент Рэйчел

Он перебирал струны, пока я подключала провода и педаль эффектов, и его улыбка сияла так ярко, что я почти не замечала морщин вокруг рта. И на лбу. Слишком далеко еще не зашло. Ему просто нужен был отдых — вот только еще одну песню…

Эван точно знал, что делать. Скрип и вой электрогитары раскрасили комнату в цвета его гнева, хлещущего через боль в ярость, и я не могла вздохнуть. В какой-то миг зазвонил телефон, и, раздумывая, не подойти ли, я заметила, что солнце находится не с той стороны дома.

Энди запаздывала,

но скоро должна была появиться. Все будет хорошо, когда она сюда доберется. В любую минуту…

С этого момента мои воспоминания смазаны. Голова у меня кружилась от мелодий. Время утратило всяческое значение, и спальня затуманилась. Только музыка оставалась четкой.

Эван стал собственной музыкой, и я познавала его через песни. Каждая нота, каждая поэтическая строфа трогала мое сердце, каждый скрипучий рифф разрывал душу. Он показал мне, о чем он мечтает и чего боится, что любит и в чем нуждается. И я пила это все. Он вкладывал себя в музыку, а музыка вливалась в меня.

Затем все внезапно прекратилось, осталось лишь тяжелое дыхание и хрип. Его лицо исказилось от боли, в горьком отражении необузданных чувств, которые он вкладывал в свою музыку. Дело было в песне. Никак иначе. Песня причинила ему боль, но рану лучше очистить. Выпустить все наружу, чтобы он мог исцелиться. Остановиться было бы хуже для нас обоих.

— Что там стучит?

Гитара чуть не выскользнула из его рук, как будто только музыка давала ему сил держать инструмент. Но мы же закончили лишь пару песен!

Я потрясла головой, пытаясь рассеять туман, но ноты подпрыгивали у меня в черепе, затмевая рассудок пугающей непостижимой красотой. Но наконец я уловила взгляд его потускневших глаз и нахмурилась. Не помню, чтобы у него раньше были такие резкие скулы.

Стук возобновился, кто-то снова и снова выкрикивал мое имя.

— Мэллори, открой!

Это Энди. Я покосилась на часы. Девять ноль восемь. Вечера? Неудивительно, что так темно.

По пути в коридор я скользнула ладонью по руке Эвана и, проходя мимо зеркала, отметила, что мои зрачки расширены до предела. Буквально. Их чернота поглотила карие радужки и подсачивалась в сетку алых вен.

Вот дерьмо! Нет. Это не могло зайти настолько далеко. Все будет в порядке. Энди все исправит.

Когда я распахнула дверь, она взглянула мне в глаза и вскрикнула, а затем протиснулась мимо меня.

— Я забыла телефон в машине, и Карл задержал меня на работе. Но я звоню тебе вот уже три часа. Я заезжала к тебе на работу и в торговый комплекс. Черт, я даже в школу заглянула.

— Я же сообщила, где буду… — Мои слова прозвучали как-то невнятно, и я озадаченно нахмурилась. — В письме?

— Нет, ты написала только, что Эван к тебе заедет. Ты не упомянула куда. Мэллори, что ты наделала?

Не дожидаясь моего ответа, она двинулась в сторону коридора.

— Мы предназначены друг для друга, Энди. Я взяла то,

что у него было, и преумножила, и он напитал меня, и это было так прекрасно.

Энди обернулась ко мне, прищурившись от гнева, потом схватила меня за плечи, толкнула к стене и держала там, пока мир вертелся вокруг, а ноты танцевали в воздухе.

— Ты пьяна.

Ее голос сочился густыми, горькими каплями отвращения, но под ним пряталась зависть.

Я слышала ее. Я знаю зависть, как пчелы знают мед. Раньше я потворствовала ей и тонула в ней. Но только не в этот раз. Теперь я была полна чудесной музыки, пресыщена чистым искусством, и я достигла этого без нее. Вот почему она так сердится. На этот раз ей досталось быть замерзшей, обиженной и заброшенной.

— Черт побери, Мэллори!

Она выпустила меня, и я следом за ней вошла в свою комнату. Ее испуганный вскрик утонул в тишине.

Эван сидел, привалившись к кровати, держа гитару в тонких руках. По всему телу у него выступили вены, исчертив его, словно синяки. Скулы, казалось, грозили вот-вот прорвать кожу на лице, а глаза запали в темных кругах.

— Нет!

Я упала рядом с ним на колени и нежно взяла в ладони его лицо.

— Эван? Скажи же что-нибудь.

Он застонал, и я обернулась к Энди.

— Невозможно. Это произошло слишком быстро. Он спел всего пару песен.

— Ты полагаешь, это похоже на пару песен? — требовательно спросила она, широким жестом обеих рук обводя комнату.

Потрясенная, я встала и окинула помещение взглядом. Впервые за долгие часы я осознавала, что вижу. Повсюду валялась бумага — на полу, на столе, на кровати. Вырванные листы, блокноты, даже клейкие листочки для записей, все исчерканные строчками, словами и косыми небрежными нотами, набросанными рукой безумного композитора.

Со слезами на глазах я взглянула на Эвана, но даже сквозь слезы я увидела карандаш на полу рядом с его правой рукой. Он был сточен до огрызка.

Когда он все это успел? Я ни на миг не оставляла его и все же не заметила, чтобы он писал. Я запомнила только музыку. Блаженные ноты. Саднящие мелодии.

— Он умирает, — прошептала Энди, вытирая ладони о джинсы, будто пытаясь стереть с кожи смерть. — Ты убила его.

— Нет. — Я споткнулась, но устояла на ногах, ухватившись за книжную полку. — Эван, очнись…

Я снова упала рядом с ним на колени, и он открыл глаза. Неглубоко, с усилием вдохнул, и его грудь приподнялась.

— Что произошло? — прошептал он, и я зажмурилась.

— Скажи ему, что ты сделала, — потребовала Энди, и я вздрогнула.

Но я не могла заговорить. Поэтому она ответила вместо меня.

— Она подарила тебе гениальность. Но жизнь гения коротка, не так ли, Мэллори?

Слезы катились, обжигая мне щеки. Ее слова ранили меня так больно, что, мне казалось, я вот-вот умру. Но смотреть на Эвана было еще больнее.