Писатели свободы. Как 150 «трудных» подростков и учительница бросили вызов стереотипам
Шрифт:
Кто-то в классе мисс Г. напомнил, что на языке полицейских кодов 187 означает убийство. Если поправка пройдет, она убьет все шансы преуспеть в жизни для таких потомков иммигрантов, как я.
Дневник 11. Дислексия
«еоМ ями нораА». Совершенно обычные слова для тринадцатилетнего патлатого пацана, а на самом деле мои глаза видят: «Мое имя Аарон». Я всегда умел читать задом наперед и просто думал, что и все остальные умеют. И даже писал наоборот. Для меня слово «кот» – это «ток», и я не вижу разницы. Мои школьные работы были сплошь исчерканы красным.
В пятом классе учительница всегда называла меня лентяем так, чтобы слышали все. И вечно вызывала меня читать перед всем классом. Она знала, что я плохо пишу, а читаю очень медленно. Все смеялись надо мной и дразнили тупым. А я ненавидел школу. С того года я больше не решался читать вслух, потом что до сих пор боюсь, что все будут смеяться и дразниться.
Я узнал, что со мной такое. У меня дислексия, значит нарушены способности к обучению. Мой мозг видит все по-другому, слова выглядят не такими, как для всех остальных. Моя мама знала, как я расстраиваюсь из-за школы, и смогла найти другую – для детей с дислексией. Наконец-то я встретил таких же детей, как я сам, и узнал, что не настолько я другой. Эта школа очень помогла мне: в ней меня научили, как читать и делать записи о том, что я читаю. Я разобрался, как выговаривать длинные слова, решать задачи по математике. Я так радовался, потому что наконец все понял и начал учиться. Читать я читал, но так, как это делают дислексики.
Но школа для детей с дислексией была всего на год, и я не знал, что будет, когда я пойду в старшие классы. Я понимал, что неглуп, но, может, надо мной снова начнут смеяться, а я не хотел, чтобы все повторялось заново.
Над теми, у кого все хорошо со спортом, смеются меньше. Бейсбол приносит мне счастье. Да, я не могу читать наизусть Шекспира, зато, если брошу бейсбольный мяч, он летит со скоростью 75–85 миль в час. Меня даже поставили первым бейсменом на первенстве Малой лиги. И я не мог поверить: те же ребята, которые смеялись надо мной и дразнили тупым, теперь болели за меня, когда я сделал гранд-слэм [4] в игре Малой лиги. Представьте себе, как я удивился, когда узнал, что у моего кумира Нолана Райана тоже дислексия.
4
Удар, который приносит команде максимальное количество очков – четыре. Самый редкий в бейсболе. Прим. ред.
С мисс Груэлл я познакомился в первый же день в старших классах. Она мой учитель английского и чтения. Я многому научился у нее. Она не называет меня ленивым или тупым. Оказывается, читать бывает интересно. Иногда мне все еще трудно, но мои внутренности больше не завязываются в узел, когда я читаю вслух.
Мисс Груэлл поддерживает мою единственную настоящую любовь – спорт. Она рассказывала мне, что многие дислексики показывают отличные результаты в спорте, – там-то над ними никто не смеется, как в школе. Теперь я знаю: если я буду как следует стараться и за партой, и в спорте, я добьюсь успеха и там и там.
Дневник 12. Центр временного содержания
последние дня два на уроках у мисс Груэлл мы читали книгу «Дуранго-стрит». Это про афроамериканского подростка по имени Руфус, которого только что выпустили из центра временного содержания для несовершеннолетних. Перед освобождением он пообещал инспектору, что не будет нарываться на неприятности.
Почти у всего класса есть с Руфусом что-то общее. Если кто-то не сидел сам, то сидел его родной или двоюродный брат либо друг. До того как я прочитал эту книгу, мне было стыдно, что я сидел в тюрьме. Я боялся, что мисс Груэлл осуждает меня за это. У Руфуса были нелады с бандой, которая называлась «Трепачи». Они вечно цеплялись к нему. И у меня в начале старших классов было то же самое.
Я ждал автобус после школы, когда подвалили трое таких вроде
Один замахнулся на меня и промазал – это он зря. Когда я почувствовал, как его кулак просвистел мимо моего лица, я прямо взбесился! И стал лупить его по голове! И остановился, только когда увидел, что глаза у него закатились, как у мертвого. Я не сознавал, что поступаю неправильно, пока не увидел мигалки полиции и скорой.
Полицейские отвели меня в кабинет завуча, чтобы составить протокол. Завуч позвонил, чтобы мои родители приехали в школу и забрали меня, но никого не было дома. Полицейский спросил, не может ли забрать меня кто-нибудь другой. Было некому. Тогда завуча спросили: «Хотите, мы заберем его в центр временного содержания для несовершеннолетних?» Завуч ответил: «Раз его родителей дома нет, пожалуй, так будет лучше».
В центре временного содержания мне стало страшно. Со мной обращались как с преступником. Даже сфоткали, как арестованного. Так я впервые угодил за решетку. Я был не похож на остальных людей, которые меня окружали там. В клетках, как звери, сидели убийцы, насильники, гангстеры, грабители. Страшнее всего была первая ночь. Отовсюду доносились звуки, которых я никогда раньше не слышал. Заключенные колотили в стены, понтовались вовсю, орали, кто они такие и откуда. Всю первую ночь я проплакал.
Только на третий день в центре у меня получилось связаться с родителями. Каждый день я думал об одном: когда же меня выпустят. В центре временного содержания я пробыл пять долгих и напряженных дней. Верно говорят: тюрьма – это не жизнь.
Я вышел оттуда параноиком. Мне не хотелось ни выбираться из дома, ни тусить с друзьями. Я все еще чувствовал себя зверем в клетке. Через две недели после того, как меня отпустили, мне пришлось предстать перед судом. Судья дал мне три года условно и приговорил к одному месяцу и двум неделям общественных работ. Мне пришлось также выплатить парню, которого я избил, полторы тысячи долларов. С тех пор я ни разу больше ни во что не влипал. Как и Руфус, я полностью изменил свою жизнь.
Дневник 13. Неблагополучные районы
у мисс Груэлл потрясные методы преподавания. На уроках мы только что прочитали книгу «Дуранго-стрит», а теперь снимаем фильм по ней. Эта книга об афроамериканском подростке по имени Руфус, который выходит из центра временного содержания для несовершеннолетних, живет в неблагополучном районе и пытается разыскать своего биологического отца.
Когда мы узнали, что будем снимать кино, мы с другом оба захотели сыграть роль Руфуса. Мне захотелось побыть им потому, что я тоже из неблагополучного района и, как он, знать не знаю моего отца. Но я бы ни за что не додумался, почему мой друг, весь такой чистенький, для которого проблем вообще не существует, тоже хочет сыграть Руфуса. Сначала я думал: это потому, что он умеет играть. Потом я наконец спросил, что ему так приспичило. Он ответил, что просто так. Но я не поверил. Мне казалось, он что-то скрывает от меня.
В конце концов роль досталась мне, потому что мисс Груэлл считала, что у нас с Руфусом много общего. И хотя мой друг делал вид, что нисколько не расстроился, я понял: что-то тут не так. На следующий день я спросил, почему все-таки он хотел сыграть Руфуса. Сначала он не желал отвечать. Какое-то время мы шли молча, а потом он рассказал, как впервые увидел своего отца. Моему другу было тогда всего четыре года. Отец шел ему навстречу, одетый в оранжевый комбинезон с тюремным номером на груди. А за ним волочились тяжелые кандалы. Им не удалось даже поговорить – полицейские увели отца.