Письма 1833-1854
Шрифт:
56
ДЖОНУ ФОРСТЕРУ
Девоншир-террас, 1, Йорк-гейт,
вторник, 4 феврали
Сегодня утром я увидел процессию * и разрыдался. Моя жена меня раздражает. Я возненавидел своих родителей. Мне опротивел мой дом. У меня стали появляться какие-то мысли, то о Серпентайне, то о Риджент-кэнел, то о бритвах на верхнем этаже, то об аптеке на нашей улице. Я подумываю о том, чтобы отравиться за столом у миссис ***, повеситься на груше в нашем саду, о том, чтобы отказаться от еды и уморить себя голодом, о том, чтобы сорвать повязку, когда мне пустят кровь от простуды, броситься под кеб на Нью-роуд, убить Чепмена и Холла и таким образом войти в историю. (Тогда она, наверное, обо мне узнает, быть может, она подпишет приказ о моем аресте, или это пустая мечта?) А иногда я подумываю о том, чтобы
Ваш обезумевший друг.
57
ДЖОНУ ОВЕРСУ
Девоншир-террас, 1,
воскресенье вечером, 12 апреля 1840 г.
Дорогой мистер Оверс.
Очень благодарен Вам за Вашу записку и добрые пожелания. Когда я обдумывал свой проект, мне и самому не раз приходила в голову мысль о возможности возникновения чувства, о котором Вы говорите; однако нет причины предполагать, что здесь есть что-нибудь серьезное (совсем напротив!), и так как я не считаю, чтобы для такого чувства имелись сколько-нибудь разумные или справедливые основания - ибо нельзя ведь заставить человека верить другому, - то я и решил предоставить все времени. Вы, верно, сетуете на меня за то, что я не прочитал Ваш рассказ раньше. Но я был так занят, что только несколько дней назад мог взглянуть на него. Я, безусловно, советую Вам предложить его куда-нибудь, хоть мне кажется, что по сравнению с тем Вашим рассказом он, пожалуй, слабее - во всех отношениях, кроме одного: он более сжатый, более цельный, и в этом - весьма существенном - отношении Вы добились больших успехов. Эпизод с ночным колпаком хорош, и его не мешало бы, пожалуй, развить; впрочем, он кажется немного растянутым, хоть, может быть, все это так и было на самом деле. Кроме того, заключительные строки, посвященные этой женщине, на мой взгляд, не достигают цели, и вот почему.
Для того чтобы читатель заинтересовался Вашими героями, необходимо заставить его либо полюбить, либо возненавидеть их. У Вас же главное действующее лицо - совершенное ничтожество; так что даже сомнение берет: его ли это ребенок или еще чей-нибудь? Признаться, исходя из всего, что Вы о нем рассказываете, я склоняюсь к последней версии. И вследствие этого, читая всю сцену, не испытываю того чувства, которого от меня ждут.
Но предложить рассказ, конечно, следует, и да поможет Вам бог! Если его примут, я порадуюсь едва ли не больше, чем Вы сами.
Преданный Вам.
58
ДЖОНУ ОВЕРСУ
Девоншир-террас,
апрель 1840 г.
...Всю прошлую неделю я был очень занят, - увы, не делом, а развлечениями, но все же сел исправлять Вашу повесть. Это оказалось почти невозможным - мне необходимо иметь Вас под рукой, так как без глубокого знакомства с вещью трудно сократить ее в той мере, в какой нужно, чтобы она сделалась годной для печати...
К сожалению, такой работы, о какой Вы пишете, у меня нет. Я никогда не переписываю, правка у меня небольшая, и я ее делаю тут же, когда пишу. Впрочем, я получил записку от Эйнсворта, в которой имеется кое-что, может быть, небезынтересное для Вас. Я объясню Вам, в чем дело, при встрече...
59
ЛИ XАНТУ
Девоншир-террас,
вторник, 12 мал 1840 г.
Мой дорогой Хант,
Целая толпа благодарностей! Они так и наступают друг дружке на пятки и самым приятным образом спотыкаются одна о другую, - итак, толпа благодарностей за нашу с Вами сельскую прогулку, за обед, за неупоминание о счете и о маленькой коренастой игрушечной на вид рюмочке, которую Вы скинули со стола локтем и разбили во время Ваших беспечных разглагольствований. Что касается апострофа, я бы не поднял руку на него ни за что на свете, и покажите мне наборщика, который посмеет его смазать!
Я был бы счастлив пожать руку Вашему сыну; но в тот день, когда он заходил ко мне, я гулял в деревне с Маклизом *, проделывая все то, что проделали Вы, - только с меньшим блеском. Конечно, поглощал баранью отбивную, запивал ее пивом и смеялся, как разносчик угля, - и все это на Твикенем Айленд в Пирожном Доме, где я имел возможность постичь географию по практической методе
О господи, как мне знакома эта комната! Помните, какой в ней странный воздух, какой-то холодный, чуть отдающий на лестничной площадке пивом и песком? А комод, полный чистого белья неслыханной белизны? А маленькая груда чистых плевательниц в углу, возле камина? Они походили на окаменевшие треуголки и, казалось, должны были украшать головы каких-нибудь давно умерших чудаков, которые некогда сидели тут да покуривали. А дребезжанье колокольчика, чуть фальшивящего - как те колокольчики, что подвязывают овцам (верно, он так долго прислушивался к ним из своей сонной тиши, что наконец и сам уподобился им по звуку?). А скрип проволоки, заглушающий этот колокольчик? Все, все это сейчас передо мной. И, закрыв глаза, я переношусь вниз, в буфет, где содовая вода извлекается из-под скамьи у окна, на которой обычно в погожий вечер сидит хозяин, туда, где лимоны висят рядами каждый в своей сеточке; туда, где хранится знаменитый сыр в плетеной корзине, а рядом - огромные запасы печенья, где стоят эти прекрасные бутылки с наливкой. Вы с ними знакомы? На них зеленой, синей и желтой краской нарисовано великое множество виноградных гроздьев и какой-то невероятный бант, поддерживающий ярлык с наименованием напитка. Один сорт назывался "Лович". О небо, что означает это "Лович"? Имеет ли оно какое-нибудь отношение к мяте, или это еще одно наименование напитка богов? Ах, Хант, я так обленился, и все из-за Вас! В глазах солнце, в ушах жужжанье лугов, на ногах пыль, а в коридоре типографский мальчишка, благоухая паровозом, весь в чернильной испарине, дремлет в ожидании "рукописи".
Скажите Вашему сыну, что я пожму ему руку, даже если он явится ко мне без письма. И поверьте, всегда - душевно и искренне Ваш.
60
ФОРСТЕРУ
Бродстэрс,
17 июня 1840 г.
...Уже четыре часа, а я сел работать в половине девятого. Я весь высох, и, право же, у меня все основания броситься вниз головой со скалы, впрочем, прежде чем решиться на такую роскошь, надо немного разбогатеть. От пятнадцатого выпуска, который я сегодня начал, я ожидаю очень многого. Там у меня люди идут через весь город и по его окраинам, и места, по которым они проходят, весьма характерны и не похожи друг на друга. Если бы я встретил подобное описание у какого-нибудь другого писателя, оно бы, пожалуй, произвело на меня большое впечатление. Странники мои, разумеется, старик и девочка. Мотив красивый...
61
ДЭНИЗЛУ МАКЛИЗУ
Девоншир-террас,
среда, 22 июля 1840 г.
Мой дорогой Маклиз,
У Кэт гостит некая девица, к которой я испытываю непреодолимое отвращение и от которой должен бежать. Что, если нам пообедать в каком-нибудь укромном кабачке и сходить потом в театр? Тем более что обещанная статья в "Экзаминер" лежит тяжелым грузом на моей совести. Если да, то не зайдете ли Вы за мной в четыре или когда хотите, чем раньше, тем лучше. Если нет, то куда мне деваться от этой страшной особы? Эта девица настоящий "старый моряк". Она "останавливает меня своим сверкающим взором", и я не могу отвести от него своих глаз. Сейчас чудовище находится в столовой, и, хотя я сижу у себя в кабинете, я чувствую ее через перегородку. Вид у нее чинный и ледяной, грудь гладкая и тугая, как сахарная голова; она говорит без запинки, эрудиция ее необъятна. Зовут ее Марта Болл. Этим утром она завтракала в столовой, а я заперся у себя в кабинете, где и справил свою одинокую трапезу. Вчера вечером я вышел и с отчаянья - лишь бы ее не видеть!
– пошел и постригся. О господи! Ваш несчастный друг.
P. S. Как по-вашему, Девис - натура увлекающаяся, пылкая? (Я имею в виду нашего восторженного скульптора.) Как Вы думаете, если его пригласить сюда, можно будет устроить, чтобы он увез это невероятное существо? Она отличается удивительно ровным рельефом со всех сторон, и с нее можно было бы вылепить грифона или еще какое-нибудь легендарное чудище.
P. P. S. А то пусть бы он вылепил ее бюст, несколько "усугубив" его. Я бы чувствовал себя в какой-то мере отомщенным.
62
С. ХАРФОРДУ *