Письма (1870)
Шрифт:
Одно вижу, что этому мерзавцу известны подробно мои обстоятельства и домашние и с Стелловским. Еще заключаю по некоторым данным, что это не насмешка, а скорее какой-нибудь расчет, чтоб я в Петербург явился. А впрочем, наплевать. Но во всяком случае дело до того правдоподобное, что я мог ведь и поддаться и поехать, тем более что и денег на поездку не надо мне просить ни у какого фонда, а они есть у меня в настоящую минуту и без того.
Во всяком случае вижу и предчувствую, чего могу ожидать по возвращении в Петербург. И откуда я набрал себе столько ненавидящих меня мелких врагов? Кажется, никому особого
Но покамест они останутся с носом. Извините, друг мой, что Вас только привел в недоумение прошлым письмом. Не худобы, если б Вы мне хоть что-нибудь написали, хоть по этому бы только поводу.
До свидания покамест. Хорошо, если бы обделать все свои дела успешно. Напишите мне подробно Ваш летний адресс.
Мои Вам кланяются, а я весь Ваш
Ф. Достоевский.
420. С. А. ИВАНОВОЙ
12 (24) апреля 1871. Дрезден
Дрезден 12/24 апр<еля> 1871.
Милый друг мой Сонечка, я Вам послал письмо месяца три назад, очень большое, но ответа от Вас не получил. По некоторым причинам думаю, что Вы просто не получили того письма.
Я теперь только начал так предполагать и моим предположением встревожен. Сделайте милость, пришлите мне Ваш адресс и напишите его четче и точнее. Я Вашим адрессам вообще не доверяю: раз Вам пришло письмо вскрытое, а теперь вот и не дошло.
Потому рискнул написать Вам через редакцию "Р<усского> вестника". Что-то будет?
Надеюсь Вас летом увидеть. Об житье моем рассказывать нечего: слишком уж давно мы не переписывались.
Нынешнее лето будет для меня трудное и хлопотливое. Мне возвращаться в Россию с скудными средствами тяжело. К тому же жена будет на последних днях беременности, да ребенок на руках без няньки, да я с моею болезнию - всё это тяжело. "Р<усский> вестник" мне уже помог деньгами и обещается помочь, и очень много, но и эта большая помощь по огромности нужд моих - едва ли будет достаточна.
Напишите мне поболее о себе и о своих.
В том письме было подробное и точное изложение причин (самых непреодолимых), почему я не мог посвятить роман Машеньке.
Вас обнимаю и всех Ваших тоже.
Ваш весь Федор Достоевский.
Все мы здоровы, а жить здесь скучно очень. Вы не можете себе это представить. Даже писать роман не могу.
Пишите о себе больше.
421. А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
16 (28) апреля 1871. Висбаден
Висбаден. Пятница 28/71 г.
Аня, ради Христа, ради Любы, ради всего нашего будущего не беспокойся, не волнуйся и дочти письмо до конца, со вниманием. В конце увидишь, что в сущности беда не стоит такого отчаяния, а, напротив, есть нечто, что приобретется в будет гораздо дороже стоить, чем за него заплачено! Итак, успокойся, ангел, и выслушай, дочитай. Ради Христа, не погуби себя.
Бесценная моя, друг мой вечный, ангел мой небесный, ты понимаешь, конечно, - я всё проиграл, все 30 талеров, которые ты прислала мне. Вспомни, что ты одна у меня спасительница и никого в целом мире нет, кто бы любил меня. Вспомни тоже,
Телеграмму я тебе послать не посмел и не посмею, после давешнего письма твоего, где ты пишешь, что будешь беспокоиться. Вообразить только, как пришла бы телеграмма завтра: "Schreiben Sie mir...". Ну что бы с тобой было!
Ах, Аня, зачем я поехал!
Вот как было дело сегодня: сначала получил твое письмо, в первом часу пополудни, но денег еще не получил. Затем сходил домой и написал тебе ответ (подлое письмо и жестокое; я же в нем почти упрекаю тебя). Вероятно, ты получишь его завтра, в субботу, если сходишь на почту не раньше (1) 4-х часов. Письмо отнес, а он мне опять сказал, что нет денег, было уже половина третьего. Когда же я пришел в третий раз в половину пятого, то он мне деньги выдал и на мой вопрос: "Когда они пришли?" - отвечал преспокойно, что около 2-х часов. Зачем же он не выдал мне, когда я был в третьем? Тогда я, видя, что надо дожидаться половины седьмого, чтоб отсюда ехать, отправился в воксал.
Теперь, Аня, верь мне иль не верь, но я клянусь тебе, что я не имел намерения играть! Чтоб ты поверила мне, я тебе признаюсь во всем: когда я просил у тебя телеграммой 30 талеров, а не 25, то я хотел на 5 талеров еще рискнуть, но и то не наверно. Я рассчитывал, что если останутся деньги, то я всё равно привезу их с собой. Но когда я получил сегодня 30 талеров, то я не хотел играть по двум причинам: 1) письмо твое слишком меня поразило: вообразить только, что с тобой будет! (и воображаю это теперь) и
2-е) я сегодня ночью видел во сне отца, но в таком ужасном виде, в каком он два раза только являлся мне в жизни, предрекая грозную беду, и два раза сновидение сбылось. (А теперь как припомню и мой сон три дня тому, что ты поседела, то замирает сердце! Господи, что с тобою будет, когда ты получишь это письмо!)
Но, прийдя в воксал, я стал у стола и начал мысленно ставить: угадаю иль нет? Что же, Аня? Раз десять сряду угадал, даже zero (2) угадал. Я был так поражен, что я стал играть и в 5 минут выиграл 18 талеров. Тут, Аня, я себя не вспомнил: думаю про себя - выеду с последним поездом, выжду ночь в Франкфурте, но ведь хоть что-нибудь домой привезу! За эти 30 талеров, которыми я ограбил тебя, мне так стыдно было! Веришь ли, ангел мой, что я весь год мечтал, что куплю тебе сережки, которые я до сих пор не возвратил тебе. Ты для меня всё свое заложила в эти 4 года и скиталась за мною в тоске по родине! Аня, Аня, вспомни тоже, что я не подлец, а только страстный игрок.
(Но вот что вспомни еще, Аня, что теперь эта фантазия кончена навсегда. Я и прежде писал тебе, что кончена навсегда, но я никогда не ощущал в себе того чувства, с которым теперь пишу. О, теперь я развязался с этим сном и благословил бы бога, что так это устроилось, хотя и с такой бедой, если бы не страх за тебя в эту минуту. Аня, если ты зла на меня, то вспомни, что я выстрадал теперь и выстрадаю еще три-четыре дня! Если когда в жизни потом ты найдешь меня неблагодарным и несправедливым к себе - то покажи мне только это письмо!)