Письма Баламута
Шрифт:
Твой любящий дядя Баламут.
Письмо девятнадцатое
Мой дорогой Гнусик!
Я много думал над вопросом, который ты задал в последнем письме. Как я уже разъяснял, все индивидуумы по самой своей природе находятся в конкуренции друг с другом и, следовательно, Вражья идея любви содержит противоречие: почему же я снова говорю о том, что Он действительно любит этих двуногих насекомых и действительно желает им свободы и вечной жизни? Я надеюсь, мой милый мальчик, что ты никому не показывал моих писем. Конечно, для меня это не имеет никакого значения. Каждый понял бы, что те ереси, в которые я впал, совершенно случайны. Кстати, надеюсь, ты понял, что мои нелестные слова о Гаде — просто шутка. Я его глубоко уважаю. И конечно, я в шутку сказал, что не собираюсь защищать тебя перед властями. Ты можешь положиться на то, что я буду блюсти твои интересы. Однако все мои письма непременно держи под замком.
Я по чистой небрежности сказал, что Враг любит людей. Разумеется, это невозможно, ведь они совершенно отличны от Него. То, что хорошо для них, для Него нехорошо. Все эти разговоры о любви, должно быть, прикрывают что-то иное. Неспроста
Ты жалуешься, что из моего последнего письма неясно, считаю ли я «влюбленность» желательной? Ну, Гнусик, такого вопроса можно ожидать только от «них»! Оставь им обсуждать, добро или зло, любовь, патриотизм, целибат, церковные обряды, отказ от алкоголя, высшее образование. Неужели тебе не ясно, что ответа нет? Ничто не имеет никакого значения, кроме состояния души: устремляется ли подопечный к Врагу или к нам. Однако было бы неплохо, если бы пациент стал гадать, добро или зло его «любовь». Если он надменный человек, презирающий все телесное из чистоплюйства, ошибочнее принимаемого за чистоту, или если ему приятно насмехаться над тем, что одобряет большинство его друзей, — непременно заставь его отрицать любовь! Укрепи в нем высокомерный аскетизм, а потом, когда отделишь его собственную похоть от всякой человечности, навяжи эту похоть снова, но уже в какой-нибудь жестокой, циничной форме. Если же он, напротив, человек эмоциональный и легкомысленный, питай его скверненькими поэтами и третьесортными романистами старой доброй школы, пока он не поверит, что «любовь» неотвратима и каким-то непостижимым образом благодетельна. Такая позиция, уверяю тебя, не так уж сильно побуждает к случайным связям, но она незаменима для продолжительных связей, «благородных», романтических и трагичных, завершающихся, если все идет благополучно, убийством или самоубийством. Если это не удастся, попробуй натолкнуть подопечного на полезный брак, ибо брак, Вражье изобретение, может принести пользу и нам. В окружении пациента наверняка есть несколько женщин, которые чрезвычайно затруднили бы его христианскую жизнь, если бы ты убедил его жениться на одной из них. Пожалуйста, доложи мне об этом в следующем письме. А пока помни, что даже «влюбленность» саму по себе нельзя считать полезной и благоприятной для нас или для Вражеской стороны. Это просто состояние, которым дано воспользоваться и нам, и им. Как и многое другое, сильно волнующее людей, — здоровье и болезнь, молодость и старость, война и мир, — влюбленность с духовной точки зрения главным образом — сырье.
Твой любящий дядя Баламут.
Письмо двадцатое
Мой дорогой Гнусик!
С большим неудовольствием отмечаю, что Враг решительно положил конец твоим прямым атакам на целомудрие пациента.
Тебе следовало бы это предвидеть и остановиться пораньше. В настоящий же момент пациент открыл опасную истину: он знает, что такие нападения не длятся вечно. Именно поэтому ты и не можешь вновь воспользоваться нашим самым лучшим и испытанным оружием — убеждением невежественных людей, что от нас не избавишься, пока нам не сдашься. Надеюсь, ты пытался убедить его, что целомудрие вредно для здоровья?
Я все еще не получил донесения о женщинах его круга. Хотел бы получить его поскорее. Если мы не в силах использовать его половую энергию для воспитания развратности, хотя бы используем ее для подходящего брака. А пока я хотел бы дать тебе несколько советов о том, в каких именно женщин (я говорю о физическом типе) ему следует влюбляться, если уж лучше «влюбленности» мы ничего не придумаем.
В основных чертах этот вопрос, разумеется, разработан для нас более низкопоставленными сотрудниками преисподней, чем ты и я. Эти великие мастера неустанно извращают то, что можно назвать эротическим вкусом. Делают они это посредством узкого круга популярных актеров, актрис, портных, рекламных агентов, определяющих, какой тип в моде. А цель их деятельности в том, чтобы отдалить представителей одного пола от тех представителей другого пола, брак с которыми, вероятно, был бы верным, счастливым и плодоносным. Так, мы уже много столетий торжествуем над природой до такой степени, что некоторые второстепенные черты мужчин (к примеру, бороды) неприятны почти для всех женщин, и это, в свою очередь, приносит больше пользы, чем тебе кажется. Что же касается мужского вкуса, его мы меняли много раз. Одно время мы его направляли на величавый и аристократический тип красоты, смешивая тщеславие мужчин с их похотью и побуждая род человеческий размножаться главным образом через самых высокомерных и расточительных женщин. Потом мы культивировали чрезмерно женственный тип, слабый и чахлый, так что глупость, трусость и фальшь с духовной скудостью, сопутствующей им, стали чуть ли не положительными качествами. Сейчас у нас совсем иная задача. Время джаза сменило время вальса, и теперь мы учим мужчин
Это — общая стратегия. Действуя в ее рамках, ты всегда сможешь направлять желание твоего подопечного в одном из двух направлений. Если ты осторожно всмотришься в сердце любого мужчины, ты увидишь, что его притягивают по самой крайней мере две вымышленные женщины — Венера земная и Венера бесовская — и влечение его к ним качественно различно.
К первому из типов он испытывает желание, естественно согласующееся с волей Врага. Оно сочетается с милосердием, готовностью к послушанию и вообще сияет тем светом уважения и естественности, который нам так противен. Ко второму он испытывает грубое влечение. Этот тип лучше всего использовать для того, чтобы совсем отвлечь его от брака. Но даже в браке с такой женщиной он будет обходиться как с рабыней, идолом или преступной соучастницей. Любовь к женщине первого типа иногда содержит то, что Враг называет злом, но только случайно. Например, мужчине не хочется, чтобы она была женой другого, и он глубоко сожалеет, если не может любить ее законно, но в отношении к женщине второго типа зло в том, чего он хочет, в «особом аромате», за которым он гоняется. На самом же деле аромат ее лица — в явной чувственности, хмурости, хитрости или жестокости. А аромат ее тела в достаточной степени явно далек от того, что данный мужчина называет красотой. Скорее, по здравом размышлении, он описал бы его как уродство, но благодаря нашему искусству такой аромат легко сыграет на нервах его чувственной одержимости.
Подлинную пытку бесовская Венера приносит, конечно, как любовница. Но если пациент — христианин, то, если как следует нашпиговать его всей этой чепухой про «неотвратимую и всепрощающую» любовь, его можно женить на ней. А это — дело стоящее. Ты потерпел неудачу по части блуда и по части одинокого самоудовлетворения, но есть другие, косвенные методы, позволяющие использовать человеческую похоть на его погибель. Между прочим, они не только эффективны, но и восхитительно милы, так как несчастье, вызванное ими, очень приятно и изысканно.
Твой любящий дядя Баламут.
Письмо двадцать первое
Мой дорогой Гнусик!
Да, период эротических искушений — прекрасное время, чтобы напасть заодно и на раздражительность подопечного. Можно даже направить главный удар именно туда, если пациент думает, что это — всего лишь «заодно». Но в это время, как и во всякое иное, дорогу для нападения нужно готовить, затемняя при этом разум.
Люди гневаются не от простой неудачи, а от неудачи, воспринятой как несправедливость. Чувство же несправедливости основывается на представлении, что их законные требования не удовлетворены. Чем больше требований к жизни предъявит подопечный (под твоим руководством), тем больше он будет ощущать несправедливость и тем чаще он будет в плохом настроении. Ты, может быть, обратил внимание на то, что он особенно сердится, когда время, предназначенное им для собственных потребностей, у него отнимают. Неожиданный посетитель, явившийся как раз тогда, когда он надеялся спокойно провести вечер, или жена друга, болтающая, когда он собирался поговорить с ее мужем, выведут его из равновесия. Пока что он не успел стать достаточно злым или ленивым, чтобы ненавидеть эти маленькие требования гостеприимства сами по себе. Они раздражают его, потому что он считает время своей собственностью, и ему кажется, что его обкрадывают. Ты должен ревностно охранять это странное предположение: «Мое время — мое!» Пусть ему кажется, что он начинает каждый день как законный владелец двадцати четырех часов. Пусть ему представляется тяжелым налогом та часть этой собственности, которую он оставляет на работе, и щедрым пожертвованием — та, которую он отводит на религию. И никогда не позволяй ему усомниться в том, что совокупность времени каким-то таинственным образом принадлежит ему сызмальства.
Здесь перед тобой щекотливая задача. Тебе надо, чтобы он держался идеи, столь нелепой, что даже мы не сумели ее оправдать. Твой подопечный не может ни создать, ни удержать ни мгновения времени, оно дается ему даром; с таким же успехом он вправе считать своими солнце и луну. Кроме того, теоретически он готов всецело служить Врагу, и, если бы Враг лично предстал перед ним и хотя бы на один день потребовал от него такого служения, он бы, разумеется, не отказался. Для него не было бы бременем, если бы главная тягота этого дня состояла в слушании разговоров какой-нибудь глупой женщины. И для него необременительно до разочарования, если бы Враг дал ему полчаса, сказав: «А сейчас иди и делай что хочешь». Задумайся он хоть на мгновение над своей собственной идеей времени, даже он смог бы понять, что он каждый день именно в такой ситуации. Когда я советую тебе лелеять в нем эту идею, это никак не значит, что надо давать ему какой-нибудь убедительный аргумент. Таких аргументов нет. Твоя задача — вроде цензуры. Не разрешай его мыслям касаться этого вопроса. Окружи его мраком, и пусть среди мрака покоится молчаливое, неисследованное и сильное чувство: «Мое время — мое!»
Вообще, чувство собственности всегда следует поощрять. Люди вечно заявляют о своем праве собственности, что звучит одинаково смешно как на небесах, так и в аду. Мы же должны их в этом поддержать. Основная причина современного вызова целомудрию в представлении людей, что они «собственники» своих тел, этих глубоких и опасных владений, где пульсирует энергия, создавшая миры, куда они помещены без их согласия, откуда их можно извлечь по Вражьей воле. Положение такое, словно отец, из родительской любви, назвал малолетнего принца правителем какого-нибудь края, которым в действительности управляют мудрые советники, а тот вообразил, что ему на самом деле принадлежат города, леса, урожаи, как принадлежат ему кубики в детской.