Письма и документы (1917-1922)
Шрифт:
ПИСЬМО П. Б. АКСЕЛЬРОДУ
30 декабря 1917 г.
Дорогой Павел Борисович!
Мы получили (я и Ф. И. [Дан]) Ваши письма, а от Раковского узнали, что Вы уже приступаете к выпуску No 1 "Echo de Russie115". Очень хорошо! К сожалению, не можем послать Вам ни Астрова116, ни Семковского, ни Раф. Григорьева117. Первые двое слишком нужны здесь, последний же еще в августе, кажется, покинул нашу партию (вместе с Лариным), негодуя на наше нежелание раскалываться с оборонцами, но, в отличие от Ларина, не пошел к большевикам, а застрял в группе "Новой жизни", которая все еще тщится создать свою "партию". В то же время мы вообще потеряли немало сторонников (особенно рабочих, уходивших от нас в виде протеста против нашего сожительства с оборонцами). Но, кажется, уже на днях Вы получите подмогу: от нас поедет либо Эрлих, либо Абрамович по делу созыва международной конференции (наш ЦК и ЦК эсеров решили все сделать, чтобы добиться у европейцев ее созыва), и он сможет
За время с прошлого моего письма мы имели чрезвычайный съезд. Благодаря неявке кавказцев (из-за войны на юге, прервавшей сообщение), съезд был неполным, и мы (левое крыло) лишились поддержки компактной группы, которая, во главе с Жордания, несомненно поддержала бы нас во всех существенных вопросах. Тем не менее, хотя и имея относительное большинство (50 из 120) , а не абсолютное и вынужденные поэтому опираться на поддержку "центра" (Фед[ор] Ильич Череванин), мы добились удовлетворительных результатов без существенных компромиссов. Фактически партийный аппарат перешел в наши руки, ибо не только крайняя правая (Потресов, Голиков и др.), но и просто правая (Либер, Богданов, Багурский, 3арецкая) объявили "бойкот" центрам ввиду-де "большевистского" уклона наших решений. "Большевизм" этот, конечно, заключается в том, что мы не считаем возможным от большевистской анархии апеллировать к реставрации бездарного коалиционного режима, а лишь к демократическому блоку; что мы за преторьянско-люмпенской стороной большевизма не игнорируем его корней в русском пролетариате, а потому отказываемся организовывать гражданскую войну против него и что мы отвергаем большевистскую "политику мира" во имя интернациональной акции пролетариата за мир, а не во имя "восстановления согласия с союзниками", т. е. продолжения войны до весны или далее. Оборонческая оппозиция осталась в партии, основывает новую газету, но пока не борется с нами настолько резко, чтобы вызвать острый конфликт. Церетели не пошел с ними, но и в ЦК отказался войти. ЦК образовался из интернационалистов и "центра" (в меньшинстве). В редакцию газеты избраны Ал. Сам. [Мартынов] я и Фед[ор] Ильич; теперь прибавился еще Астров. Будет выходить двухнедельный "Рабочий Интернационал" с редакцией из Мартынова. Череванина и Ерманского.
Пока уживаемся без серьезных трений, хотя и приходится бороться с некоторыми тенденциями бывших оборонцев, которых чересчур уж слепая вражда к большевикам заставляет иногда уходить в сторону от политической линии, которую сами они признали единственно возможной. Но, в общем, есть согласие, пока не затрагиваются вопросы прошлого: здесь, как полагается, говорим на разных языках.
Сближает нас больше всего скверное положение всей партии. Народные массы или еще с большевиками, или уже, испытав первые разочарования, пропитываются политическим индифферентизмом. Хотя мы собрали на выборах до полумиллиона голосов, но масс у нас, кроме Кавказа, нет, а в революционное время без масс трудно сохранять жизненную партийную организацию. Собрания не посещаются. Деньги в партийную кассу не поступают, газета распространяется мало.
Политическое положение -- ужасное. И в области мира, и в области экономической разрухи дело явно идет к фиаско большевизма, но много оснований опасаться, что оно сменится не торжеством демократии, а всесторонней анархией. С одной стороны, солдат[ские] массы все дичают, а рабочие приводятся в отчаяние безработицей; с другой -- сепаратизм окраин дошел до апогея. При этих условиях, по-видимому, нет никаких шансов на то, что Учред[итель-ное] Собр[ание] явится орудием возрождения, скорее всего оно вовсе не осуществится, ибо против него все же сила, стоящая за большевиками, за него же стоит лишь распыленная масса крестьян, выбиравшая эсеров и способная, пожалуй, только "рассердиться" на всю революцию, если она не осуществит Учр[едительного] Собр[а-ния], но отнюдь не отвоевать его у большевиков. Окраины же не хотят Учр[едительного] Собр[ания] для всей России, а лишь "федерального конгресса" из делегатов всех национальных Учредительн[ых] Собраний. Для этого они готовы отдать Великороссию (яко автономную) на съедение Ленину.
Среди рабочих прежнего абсолютного доверия к большевикам нет и нас уже не ненавидят. Но до настоящего отрезвления еще далеко.
У меня к Вам просьба: отправьте, пожалуйста, заказным прилагаемое письмо118.
Наши все в полном здравьи. Шлют Вам привет. С Новым годом, который все-таки, быть может, заложит у нас основания марксистской рабочей партии. Крепко жму руку.
Ю. Цедербаум
Адрес мой прежний: Сергиевская 50, кв. 9.
ПИСЬМО Н. С. КРИСТИ
30 декабря 1917 г., Петроград
Мой милый друг!
Получил возможность послать письмо с оказией и спешу ею воспользоваться, ибо не знаю, дошло ли до тебя недавно мною посланное
В том письме я подробно объяснял тебе, почему остался в "оппозиции" новому "социалистическому" режиму, как ты и предвидела, конечно. С тех пор положение еще более определилось. Дело не только в глубокой уверенности, что пытаться насаждать социализм в экономически и культурно отсталой стране --бессмысленная утопия, но и в органической неспособности моей помириться с тем аракчеевским пониманием социализма119 и пугачевским пониманием классовой борьбы120, которые порождаются, конечно, самым тем фактом, что европейский идеал пытаются насадить на азиатской почве. Получается такой букет, что трудно вынести. Для меня социализм всегда был не отрицанием индивидуальной свободы и индивидуальности, а, напротив, высшим их воплощением, и начало коллективизма представлял себе прямо противоположным "стадно-сти" и нивелировке. Да не иначе понимают социализм и все, воспитавшиеся на Марксе121 и европейской истории. Здесь же расцветает такой "окопно-казарменный" квазисоциализм, основанный на всестороннем опрощении" всей жизни, на культе даже не "мозолистого кулака", а просто кулака, что чувствуешь себя как будто бы виноватым перед всяким культурным буржуа. А так как действительность сильнее всякой идеологии, а потому под покровом "власти пролетариата" на деле тайком распускается самое скверное мещанство со всеми специфически русскими пороками некультурности, низкопробным карьеризмом, взяточничеством, паразитизмом, распущенностью, безответственностью и проч., то ужас берет при мысли, как надолго в сознании народа дискредитируется самая идея социализма и подрывается его собственная вера в способность творить своими руками свою историю. Мы идем -- через анархию -- несомненно к какому-нибудь цезаризму, основанному на потере всем народом веры в способность самоуправляться.
Бросим, однако, политику. Сейчас у нас жесточайшие морозы, и я сильно страдаю, тем более, что уже с месяц не могу избавиться от кашля; чуть поправишься, пройдешься при холодном ветре, и опять хуже. Стараюсь выходить как можно меньше и больше сижу дома, тем более, что меня утомляет ходьба в тяжелейшем полушубке (приобрел таковой за 400 рублей к зависти всех приятелей, которые говорят, что я в нем "импозантен": это переделанный на штатское военный офицерский полушубок). Увы! за последние месяцы я сильно постарел (проклятые большевики, вероятно, виноваты: сердце не выдерживает самомалейшего утомления. Подниматься по лестнице для меня настоящая пытка, а тут, как на грех, из-за отсутствия угля, все меньше действует лифтов. Вообще, с углем несчастье: электричество уже горит лишь несколько часов в сутки, а скоро, быть может, совсем погаснет. Хорошо, что наша квартира отопляется дровами, а не паром, так что не очень холодно. Вообще, лишений уже немало. Пища пока еще есть, но скоро, боимся, станут железные дороги, и тогда может придтись плохо. Вообще, какое-то чудо, что мы вообще еще живем после двух месяцев этой анархии.
Занят сейчас я меньше прежнего. "Искру" мы закрыли после того, как на съезде овладели "Лучом" (бывшая "Рабочая газета"). Центральный комитет теперь в руках интернационалистов, в редакции "Луча" мы с Мартыновым и Астровым, и лишь Дан в качестве четвертого представляет ту часть бывших оборонцев, которая после большевистского переворота примкнула к нам, признав, что дальше войну вести нельзя и что с большевиками надо бороться не во имя восстановления Керенского и коалиции, а во имя чисто демократического правительства -- без буржуазии. Остальные оборонцы перешли в оппозицию, и часть их, вероятно, сама уйдет из партии.
В газете я занят не больше 6 часов в день, так что утомляюсь много меньше прежнего. Больше могу читать; изредка даже в театр хожу. На днях впервые подвергся краже (это -- редкость, ибо все мои знакомые, кажется, уже обкрадывались не раз): украли бумажник с 90 руб. Что у вас в Швейцарии говорят о мире? Судя по "Теmрs"122, который я видел, во Франции о нем не думают. Что ты делаешь теперь, получаешь ли русские газеты, восторгаешься ли тем, что слышишь о России? Увы! будь ты здесь хоть с неделю, пришла бы в ужас. Вековая история накопила столько бестолковщины, такие залежи ее, что нетрудно придти в отчаяние, даже если понимать головой, что через самые грязные и извилистые дороги история все же может вывести к чему-то хорошему.
С кем ты видаешься? Кто у вас бывает? Все чаще начинаю скучать по швейцарским пейзажам. Увижу ли скоро тебя? Может быть, это будет довольно скоро. Как Ната и Боб123? Целуй их от моего имени. А Тото124 знает, что son pere est ministre и принимает посетителей в Зимнем дворце? Бедный Анатолий Васильевич [Луначарский]! Между нами. его даже буржуазные враги не принимают всерьез и не ненавидят, его вышучивают. Ну, не хочу сплетничать. Много раз целую тебя. С Новым годом, милая, дорогая! Пиши мне. Передай привет Анне Александровне [Луначарской]125. Пиши о себе.