Письма к сыну
Шрифт:
Ты много времени потерял из-за болезни, надо наверстать его, -- сейчас или никогда. Потому я всей душой хочу -- для твоего же блага, -- чтобы в течение ближайших шести месяцев ты каждое утро по меньшей мере по шесть часов регулярно и неукоснительно посвящал занятиям с м-ром Хартом. Не уверен, что наставник твой потребует от тебя такого усердия, но его требую я и надеюсь, что сам ты будешь не менее взыскателен к себе и поэтому убедишь м-ра Харта уделять тебе эти шесть часов, и не меньше. Конечно, это немало, но когда вы оба представите себе, что работа, если делать ее с большим прилежанием и упорством, выходит гораздо лучше и кончить ее удается скорее, вы оба увидите, что я не требую от вас ничего непомерного,
Буду думать, что ты сейчас в Риме и что ты каждое утро занимаешься там с м-ром Хартом по шесть часов подряд, а вечера свои проводишь в лучших римских домах и, присматриваясь к иноземным манерам, вырабатываешь свои. Представляю себе также всех праздных, слоняющихся без дела, необразованных англичан, каких там обычно можно встретить немало; они живут все вместе, ужинают, пьют и просиживают друг у друга до поздней ночи; напившись, они обычно из-за чего-нибудь ссорятся и дерутся, а будучи в трезвом виде, никогда не появляются в хороших домах. Вот тебе, к примеру, диалог между одним из таких молодцов и тобой, вот что может сказать тебе он и что, надеюсь, ты ему ответишь.
Англичанин. Приходите ко мне завтра утром, мы вместе позавтракаем, будет еще несколько наших; у нас заказаны кареты, и после завтрака мы поедем куда-нибудь за город. Придете?
Стенхоп. К сожалению, не смогу, я все утро должен быть дома.
Англичанин. Ну тогда мы приедем и позавтракаем у вас.
Стенхоп. Этого я тоже не могу, я занят.
Англичанин. Ну хорошо, тогда послезавтра.
Стенхоп. По правде говоря, утренние часы совершенно исключены: до двенадцати я никогда не выхожу из дому и никого не вижу.
Англичанин. Какого же вы черта, спрашивается, торчите до двенадцати часов один дома?
Стенхоп. Я не один, я вдвоем с мистером Хартом.
Англичанин. Какого же черта вы с ним столько времени сидите?
Стенхоп. Мы занимаемся с ним разными предметами, читаем и разговариваем.
Англичанин. Нечего сказать, веселенькое занятие! Что же вы, обет какой дали?
Стенхоп. Да, я действительно дал обет, -- моему отцу. И я обязан его выполнять.
Англичанин. Что
Стенхоп. Если я не посчитаюсь с его распоряжениями, он не посчитается с моими счетами.
Англичанин. Ах, так старый хрыч еще грозится? Нашел чего бояться! От угроз люди не умирают, а еще по два века живут.
Стенхоп. Нет, я не помню, чтобы он когда-нибудь в жизни мне грозил, просто, мне кажется, не надо его раздражать.
Англичанин. Подумаешь! Старик напишет сердитое письмо, этим все и обойдется.
Стенхоп. Жестоко ошибаетесь, отец никогда не бросает слов на ветер. Не помню, чтобы он хоть раз в жизни на меня сердился, но уж случись мне чем-нибудь навлечь на себя его гнев, я уверен, он мне этого никогда не простит. Останется холоден и невозмутим, но тут уж сколько ни проси, ни умоляй, как ни изливай в письмах душу, все будет напрасно.
Англичанин. В таком случае он просто старый дурак, вот и все. А скажи на милость, ты этой няньки своей тоже должен слушаться, как ее там зовут, мистер Харт, что ли?
Стенхоп. Да.
Англичанин. Выходит, он пичкает тебя каждое утро греческим, латынью, и логикой, и всякой ерундой. Черт возьми, у меня же ведь тоже есть нянька, но я в жизни с ним ни разу ни в одну книгу не заглянул. А на этой неделе я его и вовсе не видел, и мне наплевать, если я вообще его больше никогда не увижу.
Стенхоп. Нянька моя, как вы выражаетесь, никогда не хочет от меня ничего, что было бы неразумно и шло мне во вред, и поэтому мне нравится быть в его обществе.
Англичанин. До чего же все поучительно и благопристойно, честное слово! Выходит, вы примерный молодой человек.
Стенхоп. В этом нет ничего худого.
Англичанин. Ну так приходите к нам завтра вечером. Ладно? Вместе с вами нас будет десять, а я тут отменного вина купил, повеселимся на славу.
Стенхоп. Очень вам признателен, но завтра весь вечер я занят: я буду у кардинала Альбани, а потом на ужине у супруги венецианского посла.
Англичанин. Какого черта вы все время таскаетесь к этим иностранцам? Я вот никогда туда и носу не показываю, просто не знаешь, куда и деться от всех этих этикетов и церемоний. Никогда мне не бывает хорошо в этой компании, я всегда почему-то стесняюсь.
Стенхоп. А. я их и не стесняюсь, и не боюсь. Мне с ними очень легко, как и им со мной. Я учусь их языку и, беседуя с ними, изучаю их нравы, -- для этого ведь нас и посылают за границу, не так ли?
Англичанин. Ненавижу я всех ваших скромниц, светских дам, как их там называют, -- мне и невдомек, о чем с ними говорить.
Стенхоп. А вам когда-нибудь случалось говорить с ними?
Англичанин. Нет, говорить с ними, я, правда, не говорил, но в компании их иной раз бывал, хоть и очень мне все это не по нутру.
Стенхоп. Но во всяком случае, они не причинили вам никакого вреда, чего, пожалуй, нельзя сказать о женщинах, с которыми вы проводите время.
Англичанин. Оно, конечно, так, но именно поэтому-то мне лучше полгода провести с моим доктором, чем целый год с вашей светской дамой.
Стенхоп. Знаете, вкусы бывают разные, и каждый человек поступает так, как ему заблагорассудится.
Англичанин. Верно-то верно, но только это уж не вкусы, а черт знает что, Стенхоп. Утро все -- с нянькой; вечер весь -- с этой церемонной компанией, и весь день с утра до вечера -- в страхе перед папенькой, что в Англии. Чудак ты все-таки. Вижу, что с тобой каши не сваришь.
Стенхоп. Боюсь, что да.
Англичанин. Ну раз так, покойной ночи, надеюсь, вы не будете против, если я сегодня вечером напьюсь, а так оно, видно, и будет.
Стенхоп. Ровно ничего, даже если завтра вас будет тошнить, чего вам, конечно, не избежать. До свиданья.