Письма на волю
Шрифт:
Вчера получила из тюремной цензуры присланную тобой книжку о колхозах. Это так прекрасно, так ново, что слушаешь и читаешь, как сказку. Книжкой сразу завладели З. и М., так что я только и видела. Читают, увлекаются, а на прогулках рассказывают мне отдельные места. В конце книжки я увидела список вновь вышедшей литературы. О, как мне захотелось сразу прочесть все, все. Одна интереснее другой кажется… Пришли, пожалуйста, также, прошу, хорошую книжку о Китае… А то этот вопрос представляет собой для нас на самом деле «китайскую грамоту».
…Хочешь знать о нашем житье-бытье? Да, мы сидим в одиночках, лишь некоторые — по двое в камере. Я не переношу одиночества и поэтому всегда стараюсь сидеть еще вместе с кем-либо.
…Теперь
…Вспомнила концерт, о котором ты писала. Надо было бы тебе видеть, как бросаемся мы к окнам, когда услышим на улице «катернику» [62] . Но мы будем еще вместе слушать прекрасную музыку жизни…
24 декабря 1929 г.
Всем родным.
…Очень часто рисую себе картину нашей встречи. Что это будет за счастье долгожданное! А время неуклонно идет. Вот уже 1930 год. Осенью этого года будет уже пять лет, как я в тюрьме, значит, останется еще только четыре. А кто знает, может, и не придется мне уже их отсиживать. Ведь обо мне да и о моих товарищах-заключенных на свободе не забыли.
62
Шарманку.
Спрашиваете о моем «мятежном сердечке»? Ничего — выдержу, еще как выдержу. И не подвести постараюсь.
Что же написать о моей внешней жизни? Представьте себе, что у меня теперь так много работы, что просто вздохнуть некогда. Не знаю только, чего хотеть: или чтобы день был длиннее, или чтоб еще скорее время летело.
Живем мы дружно. А ведь у нас не только молодежь. Есть и очень старые люди. Наша старая Катя (есть и малая) почти ровесница маме, ее младшему сыну столько же лет, сколько и мне. А она уже раз отсидела четыре года, год побыла на свободе и опять попала в тюрьму на четыре с половиной года. И сколько в ней силы, энергии, молодой бодрости, как с ней хорошо!
Есть у нас целая старая гвардия, ни в чем не уступающая молодым. Я же по привычке все еще считаю себя молодой и никак не могу стать солидной.
А вот недавно была у меня огромная радость: мне прислали интересный подарок [63] . И к этому — письмо, такое, что я его до конца жизни не забуду. Вы поймете, чем это для меня было, каким дорогим подарком на всю жизнь останется.
О материальном моем положении, мамочка, не беспокойтесь. Мы не голодаем, нет. Друзья о нас заботятся, помнят. И не холодно у нас вовсе. Вообразите, что сегодня выпал первый снег, а теперь у нас уже и следа от него не осталось. А мороза настоящего еще вовсе не было, так что на прогулке мы даже часто сбрасываем пальто. Мне особенно жарко.
63
Колхозницы Смолевичского района Минской области прислали в подарок В. Хоружей кофточку и передник, любовно вышитые белорусским орнаментом.
Так вот, все это без прикрас. Прибавьте к этому только страстное желание «на волю! на волю!» — и будет почти полная картина моей жизни.
А вы, родные мои, любимые, работайте вовсю, живите и веселитесь, помните, что в такое прекрасное время люди еще никогда не жили.
Без
Подруге Г.
Да, уже Новый год. Если бы ты знала, как радостно мы все его встречаем. Ведь это значит — на год меньше тюрьмы, на год ближе к воле. Тебе, моя родная, стало грустно при воспоминании обо мне на радостной шумной улице, а у нас в этот вечер было особенно весело и светло, но, разумеется, вместе с тем и немного грустно, ибо хотелось видеть людей, много людей. Нам разрешили лечь в этот вечер попозже, и мы устроили себе праздник. Пели, декламировали, рассказывали, танцевали «Карманьолу», вспоминали… Но нас всего только шестеро, и это накладывало какой-то особый отпечаток на наш праздник. Мы все время чувствовали, что нас всего только шесть, а вокруг — далеко-далеко — ни души, глушь и тишина. И вот, ровно в двенадцать часов, зазвенели колокола. Это было радостной неожиданностью. Мы раскрыли решетчатые окна и, глубоко взволнованные, слушали, прильнув к подоконникам, а в камеру к нам вместе со снежинками врывались звуки старого мира. Мы уже вкладывали в них новое, милое нам содержание, слышали ваши голоса, призыв к борьбе, клич победы. Прекрасно и чудно было это, долго будет нам памятен этот вечер.
10 января 1930 г.
Группе товарищей.
Мои милые друзья, товарищи мои дорогие!
Сегодня получила от всех вас письмо и вот, имея возможность побеседовать с вами без цензуры, пишу всем сразу. Любимые мои, далекие! Не только радость, солнечную, лучезарную, приносят нам ваши письма. О нет! Приносят они нам более важное — уверенность, что сбываются наши мечты.
Понимаете ли вы, какая сила, какая уверенность наполняет нас, когда читаем, что эти мечты превращаются в конкретные планы, осуществляющиеся у вас, становятся в тысячу раз более великими, чем в наших мечтах.
И вот с этим сознанием приходит мысль: пусть нас пока что здесь пытают, пусть расстреливают на демонстрациях, пусть мучат в дефензивах и морят по тюрьмам, но СССР существует, но социализм строится на земле! А когда существует СССР — будет победа и у нас. Эта вера в победу, эта уверенность в ней в настоящее время весьма характерное явление для самых широких масс рабочих и крестьян.
Любопытно, что даже те, которые не решаются вступить в партию или в комсомол, или те, которые вышли из них, объясняют теперь свою пассивность не тем, что, мол, «ничего из этого не выйдет», а тем, что «и без нас обойдутся»… Испугавшихся можно встретить уйму, но разочаровавшихся — очень редко. Фашизм своей двойной политикой кнута и пряника выковывает на свою погибель такую гвардию, что можете быть уверены в том, что скоро будете приезжать в Варшаву не на дипломатические конференции, а на съезды Советов.
Вы уже, наверное, слышали это от наших делегатов, но прислушайтесь, родные, и вы услышите это также через тысячи решетчатых окон, через гул машин, через мощные песни демонстраций, через осторожный шепот конспиративных заседаний.
Вы слышите?
Так еще быстрее и крепче стройте, крушите, ломайте остатки старого строя и знайте, что от каждого удара ваших молотов содрогается все здание фашистской Польши. А мы, мы выше поднимаем головы, сильней сжимаем кулаки.
Помните ли вы об этом?
Помните, любимые, и гордитесь тем, что вы не только строители, но и борцы за свободу миллионов, миллионов угнетенных фашизмом рабочих и крестьян. Нужно, чтобы об этом знал каждый фабзайчик, каждый член колхоза. Сколько сил это им прибавит, насколько радостней будет труд.
Одновременно с вашим письмом я получила письмо и из Польши. Вот где контрасты! Но есть и общее: энтузиазм, неудержимое стремление к борьбе. Товарищи мои на свободе живут «от тюрьмы до тюрьмы», но и на свободе они подвергаются бесконечным обыскам, арестам, допросам в дефензиве.