Письма на волю
Шрифт:
Среди политических заключенных были молодые коммунистки, комсомолки и беспартийные, не имевшие еще серьезного опыта революционной борьбы и основ политических знаний. Мы стремились к тому, чтобы в камерах они находились с более подготовленными товарищами, которые вели с ними систематическую работу. Уходя на волю, такие товарищи потом чувствовали себя более уверенно, были лучше подготовлены и снова активно включались в работу.
Нам удавалось получать изданные на польском языке произведения В. И. Ленина «Государство и революция», «Пролетарская революция и ренегат Каутский», «Империализм как высшая стадия капитализма» и другие. Книги эти вплетались в обложки
Ничто так глубоко не раскрывает внутренней сущности человека, как обстановка суровых испытаний. Вспомнился маленький эпизод. Мы тащим свое выстиранное белье во двор для просушки. Но в отведенное для этого место нас не пускают: там идет какой-то ремонт. Конвоир открывает тяжелую железную калитку и пропускает нас на незнакомый двор, тоже огороженный тюремной стеной. Неожиданно видим небольшую лужайку, всю покрытую густой травой, полевыми цветами, залитую солнцем. Кажется, ничего удивительного. Но мы ошеломлены. Ведь уже давно никто из нас близко не видел такого. В эти долгие тюремные годы даже обыкновенная трава и цветок нам были недоступны. Вера низко наклоняется, припадает к земле, кажется, готова обнять этот ее клочок. Потом она быстро рвет цветы, траву, прячет и уносит с собой эту драгоценную находку, чтобы одарить ею подруг. Брат Веры — Василий Захарович — до сих пор хранит пару засушенных цветочков, посланных тогда Верой в письме.
Много лет спустя, уже на свободе, Вера, вспоминая нашу тюремную жизнь, как-то сказала:
— Даже в то проклятое время мы любили и солнце, и небо, и простую траву, и цветы. Как тоскливо было вдали от всего, чем замечательна жизнь. Это и научило меня по-новому ценить и ощущать жизнь, чувствовать это большое человеческое счастье.
Годы, прожитые Верой в подполье и в тюрьмах, не иссушили ее души, широко открытой всему прекрасному, В ее полном красоты духовном облике появились новые качества. В фашистской неволе Вера не только сохранила, но и приумножила запас своих духовных сил.
Вряд ли кто-либо сумеет полнее и ярче выразить самые существенные стороны духовного облика Веры Хоружей в ту пору, чем это сделала она сама в своих «Письмах на волю». И что может быть значимее того, что сказала об этих письмах Надежда Константиновна Крупская еще в 1932 году в своей статье в «Правде», значимее того тепла, сердечного привета и тех пожеланий, которые она адресовала Вере.
Почти девять лет провела Вера Хоружая в тюрьмах и в кипучей революционной борьбе в подполье. И через все испытания стойко пронесла она свою глубокую веру в партию, широкий светлый взгляд на жизнь и жажду дела для счастья народа.
М. Давидович
Июль 1960 г.
ЭТО БЫЛО В 1932 ГОДУ
С чувством огромного волнения прочитал я записки Веры Хоружей. Какая замечательная жизнь! Вот незабываемый пример истинной революционерки, беспредельно преданной партии и вместе с тем нежной матери-коммунистки, готовой отвечать «за всех детей на свете» и во имя этого идущей на смерть. Мне довелось встретиться с Верой Хоружей
Это было в 1932 году. Я тогда служил в пограничных войсках в Белоруссии и был командирован на пограничную в то время станцию Негорелое для участия в обмене политзаключенных. Среди политзаключенных была и Вера.
После выполнения необходимых формальностей мы повели наших товарищей, освобожденных из фашистских застенков, к своей заставе. Как только колонна поравнялась с советской пограничной аркой, один из прибывших товарищей выхватил спрятанную в рукаве пальто широкую красную ленту, и все, как один, запели польскую революционную песню «Чырвоны штандар».
После короткого отдыха на заставе вся группа специальным поездом отправилась в Минск. Вера вышла в тамбур и стояла у открытой двери, не отрывая взгляда от проносившейся мимо родной земли. Прибыли мы в столицу Белоруссии почти ночью, но, несмотря на это, на перроне вокзала и привокзальной площади собрались тысячи встречающих. Комсомольцы пришли с факелами. Встреча вылилась в волнующую демонстрацию интернациональной дружбы борцов за социализм.
Когда поезд подошел к перрону и встречавшие увидели Хоружую, то сотни голосов закричали: «Вера, Вера!» Комсомольцы подхватили ее на руки и понесли на площадь к народу…
Мне не пришлось потом ни разу встречаться с Верой, и только сейчас из «Правды» узнал я о ее дальнейшей судьбе. Ожили воспоминания, и далекое вновь стало близким.
П. Ефремов
«Правда» № 357, 13 декабря 1959 г.
НА ПРИБАЛХАШСТРОЕ
Познакомилась я с Верой в Балхаше. Мы были очень близки. Вспоминаю эти далекие годы — первые годы строительства Балхаша — Прибалхашстрой 1935 года. Бескрайная голодная степь, юрты, барачные поселки. Воздвигаются первые кирпичные 4-этажные дома в квартале «А». Много энтузиастов прибыло в Балхаш. Трудный участок привлекал сердца многих патриотов, среди них Вера Хоружая была в числе первых.
Приехала она летом 1935 года по зову партии, по зову своего сердца. В Балхаше и сейчас живут и работают многие первые строители. Они помнят эту хрупкую светловолосую молодую женщину с приветливой улыбкой и светящимися искорками умных глаз. Работала она инструктором райкома партии и вела активную пропагандистскую работу. Страстный агитатор, она умела в живой увлекательной форме рассказать слушателям о нашей партии, о Ленине и ленинцах — профессиональных революционерах, о тех, кто всего себя отдавал борьбе за победу рабочего класса, за светлое будущее. Большую часть времени проводила она в низовых партийных организациях, на строительных объектах — так хорошо умела разговаривать с людьми. Работала секретарем партийной организации отдела главного механика. Была заведующей домом партийного просвещения.
Частенько по вечерам, когда спадал дневной зной, мы проводили с ней часы на берегу озера в районе техснаба, где я жила. Как много она знала! Я любила слушать, когда она, чуть картавя, произнося ряд слов на польский манер, читала на память стихи Мицкевича, Пушкина, Лермонтова. Рассказывала, что, сидя в польской тюрьме, так навострила свою память, что читала наизусть о давно прочитанном своим жадным слушательницам — товарищам по тюремной камере. Но не любила она вспоминать те трудные годы, о себе всегда скромно умалчивала.