Письма в Небеса
Шрифт:
Горит, горит царей столица;
Над ней в кровавых тучах гром,
И гнева Божьего десница,
И бури огненны кругом.
О Кремль! Твои святые стены
И башни горды на стенах,
Дворцы и храмы позлащены
Падут, унижены во прах!..
…А
И груды пепла вкруг Москвы,
Возвысит грозно меч и цепи
И двинет рать к брегам Невы…
Друзья, бодрей! Уж близко мщенье:
Уж вождь, любимец наш седой,
Устроил мудро войск движенье
И в тыл врагам грозит бедой.
А мы, друзья, к Творцу молитвы:
О, дай Всесильный наш Творец,
Чтоб дивной сей народов битвы
Венчали славою конец!
Вы только вдумайтесь: это написано не «потом», эта молитва ко Всевышнему звучит непосредственно из 1812 года. Именно эта молитва — вкупе, конечно, с миллионами других, ей подобных — дошла до Престола Божия и отвратила беду от России… Всякое слово есть великое дело; но слово, отлитое в стихотворную форму, записанное, сохранённое, получает силу много большую…
Фёдора Николаевича сослали не в Сибирь, а в Карелию. Кто бывал там, тот поймёт, что могла дать эта земля сердцу поэта. В тех краях и Державин, и Баратынский почувствовали несравненное усиление своего поэтического дара; не миновала и Глинку сия благодать.
Богатая, несравненно богатая Россия может забывать таких поэтов, как Фёдор Глинка. Где-нибудь в Швеции стихотворцу подобного уровня на каждой площади стоял бы памятник, но в России…
И всё-таки время от времени нужно напоминать людям: был Глинка, был Бенедиктов, были Козлов, Вяземский, Языков… От того, что их теперь не помнят, они хуже не стали. Стихи их в забвении не потускнели, мысли не стали мельче. Это неуничтожимо.
Как там у Фёдора Николаевича?
Кто, силач, возьмёт в охапку
Холм Кремля-богатыря?
Кто собьёт златую шапку
У Ивана-Звонаря?
Кто Царь-Колокол поднимет?
Кто Царь-Пушку повернёт?
Шляпы кто, гордец, не снимет
У святых в Кремле ворот?..
Если мы не помним, не знаем, не слышим этих слов — тем хуже для нас…
РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО ПОБЕЖДАЕТ
Это подборка писем о Русской Империи.
В 1721 году царь Пётр Алексеевич стал Императором Российским.
Не все это знают, но первым русским императором был вовсе не Пётр I.
А если мы вспомним, что ещё Ивана III именовали императором послы европейских держав, — его-то, кто в глазах иных удельных князей был всего-навсего выскочкой московским…
Словом, Пётр Великий ничего нового в этом смысле не выдумал, он просто назвал своими именами то, что и прежде существовало в общественном сознании.
Европа всегда воспринимала Россию как империю, — и никак иначе. Империя же, — напомним, — это держава, претендующая на мировую гегемонию. Чем достигается эта гегемония — силой ли оружия, или силой денег, или, может быть, силой духа, обаянием великих идей, — это, в сущности, не важно. И для Империи вовсе не обязательно огнём и мечом захватывать страну за страной, — важно, чтобы страны сами склонились пред её неоспоримой мощью. Пусть даже мощь эта существует лишь в возможности, — как это мы видим сегодня.
Как это видели даже современники Ивана III. Держава, только-то выбравшаяся из-под татарского ига, только-только начавшая собирать свои разорванные земли, — в глазах Европы уже была Империей. Не важно, что были русские слабы, не важно, что толком не определился национальный вождь, — это всё дело наживное. Главное, что это страна Византийского, Римского духа.
В чём выражался такой дух? — наверное, никто не смог бы определить это словами. Лучшее, что было сказано по этому поводу: «Москва — Третий Рим, а четвёртому не стоять». В конце концов русское слово «царь» — это всё тот же римский «цезарь», «император», и, следовательно, наши московские цари — такие же цезари, императоры, как и петербургские Романовы. Пётр Великий ничего нового не открыл.
За выход к Балтийскому морю боролся задолго до Петра Иван Грозный. Он же пытался перенести столицу из закосневшей Москвы в новый, молодой город: ему мерещилась то Вологда, то даже Архангельск… Регулярная армия и флот начали создаваться до Петра — при его отце Алексее Михайловиче: мало жил этот царь, и не многое успел, да и наследие Великой Смуты ещё не было преодолено в его эпоху. Союз с Европой начал налаживать Борис Годунов, а до него Грозный установил дружбу с Елизаветинской Британией. Что ни возьми из Петровских начинаний — всё было задумано до него, всё было запланировано прежними русскими царями. Пётр ничего не придумывал, — он просто осуществил вековые чаяния России.
И в том числе — назвал Империю Империей.
Надо твёрдо понимать: никакого другого вида, кроме имперского, Россия иметь не может, — таковы законы государственной природы. Нужно совершенно уничтожить русских, — всех, до последнего человека, — чтобы Русская Империя перестала существовать, чтобы на её месте возникла сотня более или менее самостоятельных держав. Когда троцкисты попытались расчленить Россию и по частям бросить её в костёр мировой революции, — кто погиб, Россия или Троцкий? Дело не только в том, что победивший Сталин, был, как политик много сильнее шумного Льва Давыдовича, дело в том, что в России в то время никто, кроме имперца-Сталина и не смог бы воцариться. Возникновение Советской империи было неизбежно, неизбежно было и её постепенное превращение в традиционную Русскую империю.