Письма в Небеса
Шрифт:
И даже (тут я скажу нечто рискованное…), — и даже подъём революционного движения… Да, ибо это тоже показатель роста национальной силы, — силы, которая не нашла доброго применения, но… Вы возьмите только «хождение в народ» и вдумайтесь: сотни юношей и девушек из благополучных, даже богатых семей бросают всё и идут по глухим деревням — зачем? Работать механиками, врачами, учителями — служить своему народу! Вы можете представить себе нечто подобное сейчас? Чтобы отпрыски нынешней элиты пошли бы — добровольно! с радостью! — вытирать сопли деревенским ребятишкам? Во сне такое не приснится!
Так что же представляла собой тогдашняя молодёжь? Богатыри духа!
Богатыри, силой которых государство не воспользовалось. Не сумело.
А если бы… Если бы вся эта радостная, светлая, жертвенная
Нет, что ни говори, а государство гибнет, когда не может договориться с молодёжью. К слову сказать, коммунисты 30-х годов понимали это. Коммунисты 80-х забыли об этом. Забыли — и проиграли.
Что же Александр II? В его времена и слова такого не знали — «молодёжная политика». Но всё же думать, будто царь вовсе не был озабочен созданием новой государственной элиты, — это неправильно. Государь-Освободитель медленно, преодолевая страшное сопротивление сторонников «трёхстенного дома», проводил государственные реформы. И не нужно оценивать задуманные им новшества плоским школьным умом: или консерватизм — или либерализм; или самодержавие — или демократия… Самодержавие никогда не было мёртвой, отлитой из чугуна болванкой: каждый новый царь переосмысливал его по-своему, соответственно с живым дыханием государства. У Освободителя была особая задача: ему нужно было переосмыслить больше, переосмыслить глубже, вывести Россию на новый путь — не к западному либерализму и парламентаризму, не к восточной деспотии, но к подлинно общенародному государству, к единой русской семье с отцом-государем во главе и свободными работниками, объединёнными под его рукой… Истинно русский идеал государства, веками вынашиваемый в народном сознании!.. Всякий, кто внимательно — и непредвзято! — изучал историю трагического царствования Освободителя, знает: император равно страшился и консерваторов-крепостников, и либералов-западников; он пытался вести Россию, огибая и тот, и этот риф, — своим путём, русским! Присмотритесь к его реформам: ничего прозападного в них нет. Болтали, будто в последний день своей жизни он хотел подписать проект конституции… А кто из вас читал этот проект? И те, кто читал, могут ли с чистым сердцем утверждать, что это была именно конституция по европейским образцам?
Беда даже не в том, что замыслам Освободителя не суждено было сбыться. Беда в том, что дом остался недостроенным.
И был законсервирован в таком недостроенном состоянии!
Всякий строитель вам скажет: такое здание долго не простоит.
Но кого-то подобное положение устраивает… Кому-то вполне уютно среди развалин…
Вот несколько слов напоследок. Покушение 1 марта произошло среди бела дня в центре столицы. Истекая кровью, царь лежал возле решётки Екатерининского канала. Вокруг — жилые дома, богатые квартиры: есть где оказать первую помощь. Неподалёку — Михайловский дворец, — все условия для размещения раненого. Больше того: в ста шагах — Конюшенный госпиталь! Что тут ещё сказать?..
Но государя не повезли в госпиталь, не отнесли в тёплое, чистое, благоустроенное помещение, а потащили в Зимний дворец, то есть, на лишних пятнадцать минут (при таком-то ранении!) оставили без медицинской помощи. Правда, он сам приказал вести себя туда, — но он истекал кровью, он был в болевом шоке, он не знал, как тяжела его рана, — он мог и не сообразить!..
Зато верноподданные, стоявшие рядом, всё сообразили очень чётко. Повезли его к Зимнему. Драгоценные минуты были потеряны…
Письмо 18
РУКА ВСЕВЫШНЕГО
Вся беда князя Дмитрия Михайловича Пожарского состояла в том, что он был человеком скромным. Увы! Жизнь ежечасно учит нас: ежели сам себя не похвалишь, никто тебя хвалить не станет, даже и в голову никому такое не придёт, несмотря на все твои заслуги и достоинства.
Огромная фигура Кузьмы Минина заслоняет от нас скромного князя; это и на знаменитом московском памятнике видно: Кузьма зовёт — князь Дмитрий соглашается, Кузьма охвачен боевым порывом — князь Дмитрий только полон сочувствия…
Ни в коем случае не пытаясь принизить Минина, героя, которому равных даже в русской истории не много, хотел бы возвысить в глазах читателей Пожарского.
Прежде всего — несколько слов о его скромности. В те времена высокопоставленный, родовитый человек не утруждал себя общением не только с простолюдинами, но и со своими же собратьями, если они стояли несколько ниже него на иерархической лестнице. Таков был порядок вещей: чем выше забирался человек, тем более он должен был блюсти своё величие. Дмитрий же Михайлович славился тем, что одинаково вежливо мог говорить и с боярином, и с дворянином, и с мещанином, и с крестьянином, — случай, кажется, неповторимый для той эпохи. Именно зная такое свойство князя, земский староста, мясник Кузьма Минин, и пришёл к Пожарскому безбоязненно, прося его возглавить ополчение. Потом, уже у стен Москвы, когда вся Россия славила Дмитрия Михайловича как своего спасителя, Пожарский нехотя отговаривался: «Вот, мол, был бы у нас такой славный человек, как князь Василий Васильевич Голицын, — все бы его держались, а меня-то просто приневолили бояре и вся земля». А этот князь В.В.Голицын в то время занимался прямой государственной изменой: звал на русский престол католического польского королевича Владислава…
И так далее, и так далее. Будучи по сути руководящей и направляющей силой Земского собора 1612-1613 гг., Пожарский числится там, однако, вторым лицом после некоего Феодора Мстиславского, ибо сей Мстиславский был породовитее спасителя Отечества. И подпись Пожарского под документами Земского собора стоит аж на десятом месте: знай, сверчок, свой шесток!..
Но добро бы только тогда, в XVII веке, когда многие искренне верили, что родовитость важнее личных заслуг!.. Но ведь и в более поздние времена говорили о Пожарском как о малозначащей личности, посредственном военачальнике… Не прошло и ста лет со дня смерти князя, как усыпальница его рухнула, сровнялась с землёй, и никто не поспешил её восстановить… А в XIX веке официальная версия событий 1612 года была выражена фразой: «Рука Всевышнего Отечество спасла», — т.е. никакие люди, в том числе и Пожарский, к спасению Отечества отношения не имели.
Что с того, что князь Дмитрий Михайлович дважды бил поляков в Москве — в Первом и во Втором ополчении?.. Оба раза он показал себя отличным воеводой и отчаянно храбрым человеком; мог бы и с Первым ополчением взять Москву, но был жестоко ранен в сече, унесён с поля боя без памяти и долго оправлялся от раны в Троице-Сергиевом монастыре. И не успев как следует встать на ноги, принял предложение Кузьмы Минина, возглавил Второе ополчение, вошёл в Москву и разгромил интервентов. Пустяк! Экая малость! А его роль на соборе? Именно он как руководитель внёс судьбоносное предложение избирать царя из ближайших родственников Иоанна Грозного. И какое решение принял бы Земский собор, если бы им не руководил Пожарский? Вопрос… Мы-то, насмотревшиеся на всевозможные говорильни, хорошо знаем, что «народные избранники» способны порой не по-хорошему удивлять соотечественников…
Нельзя сказать, чтобы при новом царе, Михаиле Феодоровиче, Пожарский руководил государством. Нет. Но его непременно посылали во всякий прорыв, в самые горячие точки, на самые трудные участки: он ведёт переговоры с Англией, он отражает новые польские набеги — сначала в Калуге, затем в Можайске, он возглавляет важнейшие приказы (сиречь министерства) — Ямской («путей сообщения»), Разбойный («внутренних дел»), Судный («юстиции») и, наконец, Поместный (ведавший вопросами землевладения), — он готовится к походу на Крым (поход не состоялся по причине смерти Пожарского), он состоит воеводой в Новгороде Великом, наместником в Суздале, заключает договоры с Польшей… Вся труднейшая работа восстановления разрушенной Смутой России лежала на его плечах.