Письма, заявления, записки, телеграммы, доверенности
Шрифт:
1) Стихи об Америке и Мексике (5 листов).
2) Американский очерк, проза (4 листа).
3) Как делать стихи? (2 листа).
4) Стихи и поэмы: "Сергею Есенину" |
"Разговор с фининспектором о поэзии" |
"Сифилис"} 6 листов
"Взяточник" |
"В порядок дня" |
"Детская" и др. |
Всего – 17 листов.
II. Пользуясь пунктом договора о перепечатке, считал бы нужным предложить выпустить универсалкой поэму "Ленин", "Сатирические стихи" и "Об обрядах" для крестьянской библиотеки. Это необходимо сделать потому, что мой основной читатель – вузовец, рабфаковец,
III. Необходимо дать если не все издание, то хотя бы два-три тома к началу осени. Как и всегда, я предприму осенью ряд поездок с лекциями по провинции и буду лично продвигать эти книги. Как показал мой опыт, описанный в статье "Красной нови", этот способ пропаганды книги вначале оправдывает себя и идейно и коммерчески. Книга непосредственно связывается с потребителем, берется людьми, непосредственно заинтересованными в поэзии, и в дальнейшем повышается магазинный спрос.
IV. Способ продажи книг по лекциям и писательским выступлениям необходимо в дальнейшем расширить и планомерно организовать от имени Гиза. Считал бы очень целесообразным устраивать в Москве и Ленинграде ежегодные "Поэтические олимпиады" по литературным группам, приуроченные к выходу новых книг.
Владимир Маяковский.
30/V-26 г.
94
[Севастополь, 6-7 июля 1926 г.]
Уважаемый тов редактор!
Не откажите в любезности напечатать следующее: Приношу большое извинение всем собравшимся 6 июля на мою несостоявшуюся лекцию.
Причина срыва лекции – неумелость организаторов и их нежелание не только выполнять заключенный договор, но даже входить в какое-нибудь обсуждение по этому поводу.
С приветом Вл. Маяковский.
Л. Ю. БРИК
[Симферополь, 8 июля 1926 г.]
Как ни странно, а я пишу из Симферополя.
Сегодня еду в Евпаторию, а через день обратно в Ялту (где и буду ждать ваших телеграммков и письмов).
Одесские деньги поизносились вконец и приходится ездить с чтениями на заработки.
К сожалению, и это почти ничего не дает. Например, в Севастополе не только отказались платить по договору (организаторы, утверждающие, что они мопровцы), а еще и сорвали лекцию, отменили и крыли меня публично разными, по-моему, нехорошими словами. Пришлось целый день потратить на эту бузу, собирать заседание секретариата райкома, и секретарь райкома отчитывал влоск зарвавшегося держиморду. Моральное удовлетворение полное, а карман пустой. Да еще вместо стихов приходится писать одни письма в редакции.
Я пока еще не загорел, а с носа уже третья шкура слазит, и я его ношу, как пунцовый флаг. Надо думать, что я некрасивый.
Самое
Мне без вас, милые мои и родные, совсем невозможно и скучно. У меня и здесь вообще никаких новостей – на Чатырдаге и на Ай-Петри не случается ничего, кроме красивых восходов, а про это даже в газетах писать перестали.
Если вы не напишете все, все, все про себя, я сейчас же начну вымирать со скуки.
Целую все, все лапки и головки тебе и Оську в лысину. Любите меня, пожалуйста, и не забывайте, а я весь ваш
Счен.
8/II-26 г.
96
[Евпатория, 15 июля 1926 г.]
Дорогая моя милая и родная мамочка.
Видите, какой у Вас хороший сын: всем вообще не пишет, некоторым пишет, но на маленьких листочках, а Вам на большом и во весь разворот. Меня очень беспокоит, что Вы летом без дачи и без отдыха.
В Одессе я заходил к Мише Киселеву. Он просил Вам передать, что рад был бы видеть Вас и Олю и Люду в Одессе.
Как Вы смотрите на это дело? Не поехать ли Вам недели на две? В свою очередь у Миши будет отпуск к августу-сентябрю, и я его звал в Москву.
Я живу обыкновенно. Немного работаю – читаю лекции, пишу, а в промежутках стараюсь здороветь, загорать и полнеть, на радость моей милой и любимой мамочке.
Надеюсь недели через две, через три быть в Москве, а то без меня дела, должно быть, никак не двигаются.
Дорогая мамочка, черкните мне -
Ялта, гостиница "Россия".
Целую очень Людочку и Оличку и поздравляю Оличку со всеми праздниками, которые приходятся на именинный и рожденный июль месяц.
Целую Вас крепко, дорогая мамочка.
Любящий Вас Ваш Володя.
15/VII-26 г.
Л. Ю. БРИК
[Евпатория, 15 июля 1926 г.]
Я живу совсем как потерпевший кораблекрушение Робинзон: спасаюсь на обломке (червонца), кругом необитаемая (тобой и Оськой) Евпатория, а пятница уже одна была и завтра будет другая.
Главное же сходство в том, что ты ни мне, ни Робинзону ни слова не пишешь и не написала.
Правда, есть одна ответная телеграмма, но я ее даже не считаю, так как она без подписи, я так про нее себе и говорю: может, от Кисы, а может, от Драпкина. Возможно, что я виноват сам, и в Ялте лежит целая охапка писем и телеграмм. Но и то я не виноват, так как застрял тут на целую неделю, потому что у меня был страшенный грипп. Я только сегодня встал, и завтра во что бы то ни стало уеду в Ялту из этого грязного места.