Письма. Часть 2
Шрифт:
________
А „Дедушка“ настолько принят, что уже проеден, увы не нами, a „g'erante“ [952] в виде 1/4 терма.
Теперь, просьба. Когда, дней через десять, сдам, и начнется бесконечная торговля с Рудневым: сократить, убрать и т. д. — Вера, вступитесь и Вы: моя мечта, чтобы вещь напечатали целиком, а м. б. вместо положительных—отпущенных на нее Современными) 3<аписками> — 65.000 знаков окажется 90.000. Видел Руднев только I, анекдотическую, часть „Дедушка Иловайский“, увиденный глазами ребенка. II ч. — Дом у Старого Пимена — есть часть осмыслительная, м. б. менее „развлекательная“, но более углубительная: судьба д'oма, р'oда, — Рок. Уже не картинки, а картины, и некоторые-очень жуткие. Пусть платят за 65 тысяч знаков, пусть печатают — хоть петитом (я бы предпочла
952
Здесь: домовладелица (фр.).
953
Фондаминский (псевдоним Бунаков) Илья Исидорович — один из редакторов «Современных записок».
Кончаю. Только еще одно. Никакого „каприза“, т. е. прихоти, к<отор>ую я презираю. Все мои „стаканы“ — органические, сорожденные со мною стаканы защиты, и никогда — себя: мира высшего (wie ich es sehe) — от мира низшего, в данном Сарином [954] случае — гения, старости, бывшей славы — от дряни.
А деспотизм — да, только — просвещенный, по прямой линии от деда А. Д. Мейна, который разбил жизнь моей матери и которого моя мать до его и своего последнего вздоха — боготворила.
954
Имеется в виду Сара Бернар.
А поляки — особ статья, но статья очень сильная.
Обнимаю Вас. А отвечать — не спешите. Сущее тоже не торопится.
МЦ.
Clamart (Seine)
10-го ноября 1933 г.,
канун Armistice [955] (— а у нас. Вера, война никогда не кончилась).
Дорогая Вера,
Это письмо должно быть коротко — Вам их много придется читать. [956] И ответа на него не нужно — Вам их много придется писать.
955
Перемирие (фр.). — 11 ноября 1918 г. состоялась капитуляция Германии, что практически означало окончание первой мировой войны.
956
Письмо — отклик на присуждение И. А. Бунину Нобелевской премии.
Хочу только, чтобы увидели: Кламар, в котором Вы может быть никогда не были, но всё равно, — любая улица — любой ноябрьский день с дождем — я, которую Вы наверное в лицо не помните — с Муром, которого Вы никогда не видели (4 ч. дня, разбег школьников) — и: — Мама, почему Вы плачете? Или это — дождь? — Дождь, Мур, дождь!
И не знаю — дождь иль слезы
На лице горят моем!
Вера, это были слезы больше чем женского сочувствия: fraternit'e [957] на женский лад — восхищения — сострадания (я ведь знаю, как в жизни всё иначе) — глубочайшего удовлетворения — упокоения — и чего-то бесконечно-б'oльшего и совсем несказанного.
957
Братство (фр.)
Мур шел и показывал мне свой орден „pour le m'erite“, [958] я думала о Вашем, и вдруг поняла, что тот каменный медальон, неоткрывающийся, без ничего, кроме самого себя, который я с Вашего первого письма хотела послать Вам, как Ваш, и не посылала только из-за цепочки, мечты о цепочке, так и не сбывшейся — что тот „медальон“ вовсе и не медальон, а именно орден, и никакой цепочки
958
«За заслуги» (фр.).
Теперь — ждите. Не завтра (Armistice) и не в воскресенье, а в самом начале недели. Голубой — а больше не скажу.
Вашу карточку показывала Е<вгении> И<вановне>. [959] Сказала, что были еще лучше. А больше никому.
Обнимаю Вас.
М.
Рукопись нынче сдала.
20-го ноября 1933 г.
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
959
Е. И. Ширинская-Шихматова.
Милая Вера,
Ваше письмо такое, каким я его ждала, — я Вас знаю изнутри себя: той жизни, того строя чувств. Вы мне напомнили Блока, когда он узнал, что у него родился сын (оказавшийся потом сыном Петра Семеновича Когана, но это неважно: он верил). Вот его слова, которые я собственными глазами читала: — „Узнав, не обрадовался, а глубок'o — задумался“ [960]
А что Вы лучше одна, чем когда Вы с другими — Вера, как я Вас в этом узнаю, и в этом узнаю! У меня была такая запись: „Когда я одна — я не одна, когда не-одна — одна“, т. е. как самая брошенная собака, не вообще-брошенная (тут-то ей и хорошо!), а к волкам брошенная. А м. б. я — волк, а они собаки, скорей даже т'aк, но дело не в названии, а в розни.
960
Цитата из воспоминаний о Блоке 3. Н. Гиппиус «Мой лунный друг».
А Вы, Вера, не волк. Вы — кроткий овец (мне кто-то рассказывал, что Вы все время читаете Жития Святых, — м. б. врут? А если не врут — хорошо: гора, утро, чистота линий, души, глаз, — и вечная книга…) Все лучшие люди, которых я знала: Блок, Рильке, Борис Пастернак, моя сестра Ася — были кроткие. Сложно-кроткие. Как когда-то Волконский сказал о музыке (и пространстве, кажется)
ПОБЕДА ПУТЕМ ОТКАЗА
А природное, рожденное овечье состояние я — мало ценю. (Начав с коз, перешла к овцам!)
_______
Итак, скоро увидимся? Радуюсь.
Хотела бы. Вера, долгий вечер наедине — как в письме. Но Вас люди съедят. Знайте, что на дорогах жизни я всегда уступаю дорогу.
_______
Честолюбия? Не „мало“, а никакого. Пустое место, нет, — все места заполнены иным. Всё льстит моему сердцу, ничто — моему самолюбию. Да, по-моему, честолюбия и нет: есть властолюбие (Наполеон), а, еще выше, le divin orgueil [961] (мое слово — и мое чувство), т. е. окончательное уединение, упокоение.
961
Божественная гордость (фр.).
И вот, замечаю, что ненавижу всё, что — любие: самолюбие, честолюбие, властолюбие, сластолюбие, человеколюбие — всякое по-иному, но все — равн'o. Люблю любовь, Вера, а не любие. (Даже боголюбия не выношу: сразу религиозно-философские собрания, где всё, что угодно, кроме Бога и любви.)
________
Об Иловайском пока получила следующий гадательный отзыв Руднева: „Боюсь, что Вы вновь (???) отступаете от той реалистической манеры (???), которой написан Волошин“. Но покровительствующая мне Евгения Ивановна уже заронила словечко у Г<оспо>жи Фондаминской [962] (мы незнакомы) и, кажется, (между нами) Дедушку проведут целиком. Я над ним дико старалась и потеряла на нем (11/2 месяца поправок) около пятисот фр<анков> на трех фельетонах в Последних Новостях.
962
Урожденная Гавронская Амалия Осиповна — жена И. И. Фондаминского.