Письма. Часть 2
Шрифт:
Дорогой Виктор Викторович,
(Начала Барса)
14-го, около 11 ч. утра позвоню Вам, чтобы узнать, как мне быть с деньгами — будут ли у Вас к 14-му для меня деньги, чтобы заплатить за месяц нашего содержания с Муром (наша путевка кончается нынче, 12-го, заведующая обещала подождать до 14-го).
Мне нужно 800 руб<лей> за еду и — но тут у меня надежда: не оплатил бы Литфонд моей комнаты, п. ч. 250 р<ублей> ужасно дорого. Этот совет мне дала заведующая, к<отор>ая пока с меня за комнату денег не просит,
Если бы Вы могли — к 14-му достать мне тысячу рублей (у меня, вообще, ни копейки) под Гоготура и выяснить с комнатой — было бы чудно.
Итак, буду звонить Вам 14-го, около 11 ч.
Сердечный привет, спасибо за помощь. Барс — хороший.
МЦ.
Голицыно, 26-го февраля 1940 г.
Дорогой Виктор Викторович,
Вот — Барс. Работала его до последней минуты-40 мелких страниц черновика огромного формата — некоторые места нашла во сне.
Мечтала его Вам завтра сама вручить, — но серьезно заболел Мур: застудил в холодном вагоне начинающийся грипп, о котором и сам не знал, вернулся из города с t° 39,6 — местная докторша меня напугала: не слышит дыхания — поставила банки — теперь лежит — глубокий кашель — так что я завтра буду в городе только на самый короткий срок.
С Барсом вышло большое огорчение: я все била на его полосы, ибо в подстрочнике он определенно и постоянно полосат, а оказалось, что он не полосатый, — пятнистый, и пришлось убрать все полосатые (обольстительные!) места.
Теперь — просьба. Как мне быть с перепечаткой? Гоготура мне сделали по дружбе, но тот человек уехал, да и все равно, я бы не обратилась — вторично. Нет ли у Вас знакомой машинистки? Это бы ускорило дело, — я до Муриного полного выздоровления в Москве не буду, да все равно у меня машинистки — нет. Дружеская услуга — не выход из положения, мне бы нужно кого-нибудь, кто всегда бы мог для меня печатать. Как это делается? С удовольствием заплачу что нужно. Барс — маленький, его можно скоро сделать, так что Вы до отъезда смогли бы показать его кому следует. Хорошо бы — три экземпляра).
Позвоните мне в Голицыне — либо к 1 ч. 30 м<инутам> — 2 ч., либо к 6 ч. 30 м<инутам> — 7 ч., мне очень интересно, как Вам понравился Барс. [2136]
До свидания! Спасибо за все.
МЦ.
<Начало июня 1940 г.>
Милый Виктор Викторович,
Я вчера Вам звонила, нас разъединили и после этого я в течение всего дня и нынешнего утра не могла к Вам дозвониться.
2136
Перевод «Раненого барса» был опубликован в 1941 г.
Ответьте мне, пожалуйста, через Мура, или позвоните по телеф<ону> К-0-40-13, как обстоят дела с Эгери. Мне крайне нужны деньги, я у всех заняла и больше не у кого, и дошла до последних 2 р<ублей>.
Мне
1) одобрили ли Вы сделанное
2) если да — когда и к кому мне идти за деньгами.
Сердечный привет.
МЦ.
МЕРКУРЬЕВОЙ В. А
20-го февраля 1940 г.
Голицыно, Дом отдыха писателей (Белорусск<ой> ж<елезной> д<ороги>)
Дорогая Вера Меркурьева,
(Простите, не знаю отчества)
Я Вас помню — это было в 1918 г., весной, мы с вами ранним рассветом возвращались из поздних гостей. И стихи Ваши помню — не строками, а интонацией, — мне кажется, вроде заклинаний?
Э<ренбур>г мне говорил, что Вы — ведьма и что он, конечно, мог бы Вас любить.
…Мы все старые — потому что мы раньше родились! — и все-таки мы, в беседе с молодыми, моложе их, — какой-то неистребимой молодостью! — потому что на нашей молодости кончился старый мир, на ней — оборвался.
— Я редко бываю в Москве, возможно реже: ледяной ад поездов, и катящиеся лестницы, и путаница трамваев, — и у меня здесь в голицын-ской школе учится сын, от которого я не уезжаю, а — отрываюсь, и я как вол впряглась в переводную работу, на которую уходит весь день. И первое желание, попав в Москву-выбраться из нее. (У меня нет твердого места, есть — нора, вернее — четверть норы — без окна и без стола, и где — главное — нельзя курить.)
Но я все-таки приду к Вам — из благодарности, что вспомнили и окликнули.
МЦ.
Голицыно, 10-го мая 1940 г.
Дорогая Вера Меркурьева,
Не объясните равнодушием: всю зиму болел — и сейчас еще хворает сын, всю зиму — каждый день — переводила грузин — огромные глыбы неисповедимых подстрочников — а теперь прибавилось хозяйство (раньше мы столовались в Доме отдыха, теперь таскаю сюда и весь день перемываю свои две кастрюльки и переливаю — из пустого в порожнее; если бы — из пустого в порожнее!) — кроме того, не потеряла, а погребла Ваше письмо с адресом, только помнила: Арбат, а Арбат — велик.
О Вашем знакомом. [2137] Я поняла, что писатель, приехавший в писательский дом — жить, и рассчитывала встретиться с ним вечером (мы иногда заходим туда по вечерам), а когда мы пришли — его там не оказалось, т. е. оказалось, что он нарочно приезжал от Вас и тотчас же уехал. Вышло очень неловко: я даже не предложила ему чаю.
Буду у Вас (т. е. — надеюсь быть) 12-го, в выходной день, часам к 11-ти — 12-ти утра, простите за такой негостевой час, но я в городе бываю редко и всегда намало, и всегда столько (маленьких!) дел.
2137
А. С. Кочетков. Возможно, Меркурьева хотела познакомить с ним Цветаеву и пригласить на лето в местечко Старки под Москвой.