Письма. Часть 2
Шрифт:
— Утешение. —
_______
Но, может быть, погостить — выберусь. Погостить и почитать. Только не раньше ноября-декабря, Муркиного десятимесячия. И, увы, без Али, п. ч. Алин билет уже взрослый и всё вдвое. — И всё — планы. — Денег в обрез, я сейчас лечу зубы, ставлю коронки, и в лавки долг около тысячи.
Но мечтой себя этой — тешу. Вами, Адей, Вадимом, собой, свободой. И Муркиным парижским туалетом! И подарками, к<отор>ые привезу домой. И почему-то
_______
О Вадиме. Грусть о единоличном «Мулодце» пусть бросит. Или всю мечту обо мне. Их союз — их дело, как брак, т. е. «ваша великая тайна и ваше частное дело» (моя формула). [261] Дружить, если буду, буду врозь, — м. б. и с обоими, но четко и точно-врозь. И Вадим, конечно, предпочтет мне — друга, как А<ндрее>ва мне — сына, как все мои мужские друзья — мне — своих жен, п. ч. «это не для жизни»: ненадежно, — правы. Я абсолютно бывала любима в жизни только издалека, вне сравнений, п. ч. в воздухе, а в воздухе не живут, стоило мне только ступить на землю, как мне неизбежно предпочитали — да эту же самую землю, по которой я ступаю.
261
Имеется в виду намерение Вадима Андреева жениться на Ольге — дочери О. Е. Колбасиной-Черновой.
А мне земля необходима, как Антею: оттолкнуться. И потому — правы.
_______
10-го июля 1925 г.
Предгрозовой вихрь. Подвязываю в саду розовый куст. Почтальон. В неурочный час. «Pani Cvetajeva». [262] Протягиваю руку: бандероль. И — почерк Пастернака: пространный и просторный — версты. Книга рассказов, которую я тщетно (40 кр<он>!) мечтала купить на сов<етской> книжной выставке.
262
Госпожа Цветаева (чешcк.).
А до этого сон — буйный и короткий, просто свалилась, сонная одурь, столбняк. Проснулась в грозу, потянуло к розе и получила в раскрытую руку — Пастернака.
_______
Адр<ес> здешний, — значит, то письмо дошло. Ах, еще бы «Млодца»! И шарф. Но денег Ховин (?) [263] наверное не платит? Тогда стихов не давайте. Зеленый шарф — от всей Романтики и последнего (в этой стране всё — последнее!) глашатая, нет, солдата ее — меня.
263
Ховин В. Р. — поэт, критик, издатель.
_______
Книгу отложила. С радостями, как знаете, не тороплюсь. Радость — иной вид горестей, м. б. — острейший. Но из колеи выбита — надолго. Мало мне нужно.
_______
Любит ли Вадим произведения своего отца? Вообще — от Андреева? И похож ли на Савву? Савва — сласть, сласти. Хотелось бы, чтобы Вадим был горечью. Огорчайте и горчите его мной, — большим на пользу.
_______
Целую Вас и Адю.
Да! перед сном (столбняком) вздрогнула,
МЦ.
<Приписка сверху:>
Тетради дошли давно, я уже дважды писала. Но времени на переписку стихов нет. В красной Аля пишет свои воспоминания о раннем детстве, — вымолила! Все три обольстительны. Спасибо. (Тут Аля усмехается.)
Как Адино писание? Пусть не остывает!
Вшеноры, 14-го августа 1925 г.
Дорогая Ольга Елисеевна,
Обратное Вам, а не обратное мне, — я ведь тоже себялюбец, хотя и в другом. Но и мне обратно достаточно, — этим и прельщена. Кроме того, единственный человек (из чужих), кто сам тянется ко мне, без меня скучает и — что главное — меня не судит. [264] Она меня определенно любит, по-своему, рывком, когда с натиском, но — любит, зверь чужой породы — зверя всем чужой породы — меня. И лицо прелестное. И голос. (С таким должны петь, чист только в пенье.) И не навязывает мне своей семьи, дает себя мне — вне, только по ночам, в свои часы. Все это ценно. И я не умею (еще как!) без чужой любви (чужого). А «Мариночка» тот же захват, что и во всем, что и вся. Ее, как меня, нельзя судить, — ничего не останется.
264
Речь идет о А. И. Андреевой.
_______
Живу трудно, удушенная черной и мелкой работой, разбито внимание, нет времени ни думать, ни писать. Кончаю воспоминания о Брюсове. «Крысолова» забросила (мой монархизм). С<ережа> скоро возвращается. Ему необходимо не жить в Чехии, уже возобновился процесс, здесь — сгорит. О зиме здесь не хочу думать: гибельна, всячески, для всех. Аля тупеет (черная работа, гуси), я озлеваю (тоже), С<ережа> вылезает из последних жил, а бедный Мур — и подумать не могу о нем в копоти, грязи, сырости, мерзости. Растить ребенка в подвале — растить большевика, в лучшем случае вообще — бомбиста. И будет прав.
Да! Вы спрашиваете о том, достоверна ли я с А<нной> И<льиничной>. — Пожалуй, нет. — О моем отношении к П<астерна>ку она знает, п. ч. отправляла, через мать, письмо и книгу. Об остальном, по-моему, ничего.
_______
В дружбе ли с «дорогим»? Не знаю. М. б. в очень далекой. Он все пытается устроить свою жизнь, точно это так важно — устройство его жизни, жизни вообще. От Ст<алин>ского и Лебедева вижу, во всяком случае, больше внимания и человечности. Он занят только собой, данным собой, мне в данном тесно.
_______
Живу без людей, очень сурово, очень черно, как никогда. Не изменяет, пожалуй, только голова. Знаю, что последнее, когда буду умирать, будет — мысль. П. ч. она от всего независима. Для чувств же нужны поводы, хотя бы мельчайшие. Так я, без намека на розу, не могу ощутить ее запах. А «роз» здесь нет. (Полные кусты, не те.)
_______
Мур чудный. 61/2 мес<яцев>. Начинает садиться (с ленцой). Говорят (ваш сон в руку), похож на Алю. Раскраска, пожалуй, та — светлота масти — черты острей. М<аргарита> Н<иколаевна>, уезжая (едет в Париж насовсем), оставила ему целое приданое.