Письма
Шрифт:
Малиновского давно не видал, – он здоров, не совсем весел, по причине, которая должна быть тебе слишком известна. Долго ли он у нас пробудет, и того не знаю.
Корф занят, занят, занят, – я с ним редко вижусь.
Корнилов щеголяет с Анною в петлице, и она придает еще более важности его массивной фигуре.
Тырков укатил в свои поместья, но скоро возвратится.
Об Есакове нет ни слуху, ни духу, и о Мясоедове также; от Матюшкина есть вести. Он здоров. Вот все, что я знаю.
Комовский, лисичка по-прежнему – служит хорошо, кроме должности по Смольному монастырю, он участвует в занятиях по Министерству просвещения.
Мартынов – столоначальник, кавалер Анны 3-й степени. Чего ж ему больше?
Илличевский как путешественник, наблюдатель, марширует по Петербургу с золотыми очками, без которых ничего не значили бы его проницательные
Стевен улетел на родину.
Костенского никто не видит. Или он ходит под шляпкой-невидимкой, или… или… не прид‹ум›аю, что сказать.
Юдин, Гревениц; Гревениц, Юдин und weiter nichts {И больше ничего (нем.). – Ред.}. Посмотрим, что Яковлев теперь скажет об Яковлеве:
1. Он тебя с прошедшими праздниками и Новым годом поздравляет и всех благ желает.
2. Что он любит тебя по-прежнему.
3. Что ему не удается много паясить, потому что занят делом, и, наконец,
P. S. Недавно виделся с твоим братом. Столкнулись голодные в ресторации. Молодец!
Льва Сергеевича давно не видал. Он не унывает, горюет, хоть и есть о чем.
Комиссию Дмитрия исполним, как только Стевен возвратится из Финляндии.
Дельвиг:
Милый друг, письмо твое едва было получено, сейчас доставлено Яковлеву для круговой передачи, но Яковлев не показывал его никому. И до того ли ему? Он пьет с шампанским жженку и каждый день влюбляется в новую красоту. Насилу я его, отъездом Льва Пушкина, убедил написать к тебе вышеследующее письмо, оригинальное, совершенное в своем роде. – Жена моя тебе очень кланяется, желает здоровья и побед, я тоже. Насилу пишу, я уже около двух месяцев болен. Пиши и люби
Д‹ельвига› {*}
{* Подпись оторвана. (Примеч. сост.)}
8 января 1826 г. Петербург
Откликнись, милый друг, перестань писать мне, что тебе некогда писать к Дельвигу, и разговорись по-прежнему. Ужели ты нашел другого поверенного в поэзии и любви или уж не тонешь ли в пропасти пустоты Московской? {1} Письма ко мне могут послужить тебе доскою, за которую хватаются утопающие. Надеюсь, что воспоминание о товарище разнообразной и живой жизни может иногда пробуждать Евгения к деятельности сердечной. Никогда подобного не случалось с тобою. Ежели ты болен, хоть бы милому Муханову сказал, чтобы он что-нибудь написал об тебе. Кстати: напиши мне, как зовут Муханова? Он так был добр ко мне, что я при всей лености горю желанием благодарить его письменно, и притом мне нужно будет возвратить ему несколько стихов, не вошедших в состав "Северных цветов", с изъяснением причин {2}. – Кланяйся ему покамест. С тех пор как ты молчишь или отнеки‹ва‹ешься недосугом, сколько перемен было перед глазами твоего друга. Сколько ужасов! Но, слава богу, все кончилось счастливо для России, и я с радостию поздравляю тебя с Новым годом и с новым императором. Дай бог тебе начать новую жизнь для счастия и продолжать старую для дружбы. Поздравь от меня твое почтенное семейство. Уверь их в моей родственной любви. Сонинька моя тебе очень кланяется, поздравляет с Новым годом и удивляется, с беспокойством о здоровье твоем, упорному твоему молчанию. Мы проводим очень тихо и мило нашу жизнь. Несколько добрых родственниц, несколько старых друзей составляют круг наш. Издание "Цветов" (которые на днях выдут) и твоей "Эды", Вальтер Скотт и частию Вольтер наши занятия. Выезжаем из дома редко, гостям рады часто, мечтаем об тебе еще чаще.
В самом деле, есть ли надежда с тобою скоро увидеться? Есть ли и когда? Что ты хочешь с собою делать и что делаешь? Что твои? Все это всегда занимало и всегда будет занимать меня. Что стихи твои, льются ли все, как ручьи любви, или сделались просто ручьями чернильными, как, с позволения сказать, у большой части ваших московских стихомарателей. Сохрани тебя бог и помилуй, не заразись! Носи в кармане чеснок и читай поутру и ввечеру Пушкина. Ежели Плетнев не доставил тебе его мелких стихотворений {3}, то на днях доставит. На свои деньги
Твой Дельвиг.
1826 года, 8-го генваря.
57. А. С. ПУШКИНУ
Начало февраля 1826 г. Петербург
Милый мой Пушкин, до тебя дошли ложные слухи о Раевском {1}. Правда, они оба в Петербурге, но на совершенной свободе. Государь говорил с ними, уверился в их невинности и, говорят, пожал им руку и поцеловал их. Отец их сделан членом Совета. Наш сумасшедший Кюхля нашелся, как ты знаешь по газетам, в Варшаве {2}. Слухи в Петербурге переменились об нем так, как должно было ожидать всем знающим его коротко. Говорят, что он совсем не был в числе этих негодных Славян, а просто был воспламенен, как длинная ракета. Зная его доброе сердце и притом любовь хвастать разными положениями, в которые жизнь бросала его, я почти был в этом всегда уверен. Он бы, верно, кому-нибудь из товарищей не удержался сказал всю свою тайну. Дай бог, чтоб это была правда. Говорят, великий князь Михаиле Павлович с ним более всех ласков; как от сумасшедшего, от него можно всего ожидать, как от злодея – ничего.
По письму твоему приметил я, что ты изволишь на меня дуться, быть может, за долгое мое молчание. Исправься, душа моя, от такого греха; будь человеком, не будь зверем! Пиши ко мне по-прежнему, за то я буду отвечать не по-прежнему, то есть аккуратнее. "Северные цветы" давно готовы, один Дашков не совсем выпростался {3}, а такого; одного ждут с охотою семеро. Твоя 2-я песня "Онегина"; везде читается и переписывается. Я не только что никому! ее не давал, да и сам не имею. Твой экземпляр отдал Вяземскому {4}, и для "Цветов" тобою назначенные куплеты его жена мне и переписала и прислала. Дела поправить нечем другим, как прислать ее с третьей к Плетневу и приказать печатать. Поздравление с "Борисом Годуновым" я было писал на огромном листе, да от радости до сих ‹пор› не окончил. Царицам гор {5} мое почтение. Прощай.
Твой Дельвиг.
58. Е. А. БАРАТЫНСКОМУ
8 февраля 1826 г. Петербург
По всему вижу, что ты не получил последнего моего письма. По крайней мере ничего не отвечаешь на него и пишешь все вызовы, приписывая мое молчание обыкновенной мне лени. Но она имеет свои пределы, и я более месяца, кажется, не упрямился и всегда прерывал мое важное молчание. Твой брат Сергей у нас. Он очень напоминает моего Евгения. Мы им, однако ж, не очень довольны. Все еще церемонится. Я болен привычною моей болезнью: лихорадкой. Она уже на исходе израильтян. "Эда" выйдет прежде, чем ты получишь это письмо. Оленину приказано выслать 25 экземпляров тебе для подарков, я столько же раздарю от твоего имени магнатам Парнасским, в том числе и твоему дяди. На собрание раздам билеты, а ты пожалоста скорее вышли оригинал, чтобы на святой неделе издать было можно. Слышишь ли?
Теперь сердце просит меня поговорить с тобою поважнее. Что ты хочешь сделать с твоей головушкой? Зачем подал в отставку, зачем замыслил утонуть в московской грязи? Тебе ли быть дрянью? На то ли я тебя свел к музам, чтоб ты променял их на беззубую хрычовку Москву. И какой ты можешь быть утешитель матери {1}, когда каждое мгновение, проведенное тобою в Москве, должно широко и тяжело падать на твою душу и скукою безобразить твою фигуру. Вырвись поскорее из этого вертепа! Тебя зовут Слава, Дельвиг и в том числе моя Сонинька, которая нуждается в твоем присутствии, ибо без него Дельвиг как будто без души, как Амур, Грации и все тому подобное без Венеры, то есть без красоты. Прощай, красота моя.
Перекресток
Проект «Поттер-Фанфикшн»
Фантастика:
фэнтези
рейтинг книги
