Письма

Пелусиот Исидор

188. Монаху Стратигию.

Чрезвычайно обрадовался я сам, узнав о твоем преуспеянии в добродетели, и друзьям доставил удовольствие, сообщив эту превожделенную и самую желанную для них весть. Посему, если угодно тебе, чтобы торжествовали мы дольше (потому что добрая о тебе молва — приятный для нас праздник), то не переставай уготовлять себе восходящую до небес славу, приобретая то, что соделает тебя и пред Богом благоискусным, и у людей славным.

189. Епископу Ермогену.

Вводящие в правило и то, что вовсе не правило, и потому подвергающие испытанию человека, который в праве сам давать другим правила, кажется мне, не имеют правого

суждения о делах. Поскольку добровольною болезнью расстроили они в душе силу, то ошибаются уже и в суждении о делах. Человеку правдивому, мужественному и страшному для согрешающих приписывают они кичливость и надмение, а поэтому всем любителям добродетели ухищряются преграждать к ней путь. Они осмеливаются добродетель именовать пороком. Посему, пусть таковые укоряют и льва за все то, что в нем есть грозного и царственного и что не походит на обезьянство, и пусть хвалят смешных лицедеев за то, что они возбуждают неуместный смех.

190. Пресвитеру Марону.

Вся опасность, наилучший, угрожает не обижаемым, но обижающим; им справедливо и мучиться, и трепетать. А если сие действительно так, то худо не то, чтобы быть обиженным, но обижать и не уметь переносить обиды.

191. Ему же.

Прекрасно сказано кем–то из внешних, что укоризненно не быть в нищете, но не переносить нищету с мужеством. Поэтому, если и ему показалось сие мужество хорошим и прекрасным, то не постыдимся нищеты, даже не будем ставить ее в укоризну, но перенесем страх сей на порок.

192. Схоластику Феодору.

Поскольку восхваляя многих добрых мужей, упомянул ты о судьбе, то охотно спрошу тебя: как могло совместиться то и другое? Похвала предполагает доброе произволение в том, кого хвалят, а судьба не дозволяет хвалить доброго человека, хотя не воспрещает ублажать его. Но и у вас, чтителей язычества, ублажение признается весьма отличающимся от похвалы; одно — следствие судьбы, а другая — следствие произволения.

Посему, напиши мне, премудрый: почему к похваляемому может быть прилагаемо понятие о судьбе? Или почему сделавшемуся таковым, как говорите, по судьбе, прилична похвала? Одно другому противоречит. Если человек невольно таков, то и не хвали его, а если по произволению, то не давай места судьбе. Если сам воздвиг победный памятник, то провозгласи его победителем, а если сделала это судьба, то не в праве он пользоваться похвалами. Если подвизался, пусть будет увенчан, а если не подвизался, не за что и хвалить его.

193. Епископу Ермогену.

Если решился ты идти против Зосимы, Херимона и Марона, чтобы силою остановить их наглость и своеволие, то настоит тебе нужда и в великих приготовлениях, и в помощи свыше. Если же надеешься одолеть их сразу, то обманываешь себя, потому что, когда нужно им отомстить какому–либо доброму человеку, столько же оказывают они друг другу помощи, сколько сопротивляются друг другу, когда состязуются между собой о преимуществе в других злых делах. Соглашаясь в делах общих, спорят они в делах частных, и, выказывая непреоборимую силу в том, чтобы, сколько от них зависит, подавлять добродетель, ведут между собою непримиримую войну в споре о первенстве.

194. Антиоху.

Как срамно побеждать в том, в чем надлежит уступать над собою победу, так еще срамнее оставаться побежденным в том, в чем надлежит побеждать. Ибо не во всяком случае победа — прекрасное дело; но, если предмет хорош и благороден, то она доблестна, а если предмет гнусен и дурен, то и победа — дело весьма худое. Например (приведу в доказательство то, что уважают язычники), война с иноплеменниками почитается

и законною, и необходимою, а война с единоплеменниками беззаконна, и обративший их в бегство не получает похвал. Он в такой мере покрывается большим стыдом по сравнению с другими, в какой преуспеет в войне больше других, потому что всего ужаснее война междоусобная.

Посему, если даже там, где угрожает смерть телесная, есть такая разница, хотя на вид сущность дела и одна, то неужели и кланяющиеся демонам, когда вооружаются на братьев, почтут себя делающими что–либо терпимое? Не думаю сего. А здесь последует не телесная смерть, — это было бы меньшее зло, — но погибель души, которая не в ничто обращает соблазнившихся, но уготовляет им жизнь тягостнее всякой смерти; здесь и права родства важнее и божественнее.

Потому и повелено нам вести жизнь, достойную неба. Если же уличишь нас в том, что мы поступаем противоположно людям, которые ведут земные войны, берут оружие для защиты отечества и идут против варваров, то какая останется нам надежда спасения? Или кто уверит нас в том, что мы спасемся, делая то, что прямо ведет в погибель?

195. Пресвитеру Марону.

Слышу, что после оказанной тебе милости обличил ты в себе непримиримое расположение духа, ибо тебя не трогает сделанное тебе добро, но ты ненавидишь человека, сделавшего добро, за то, что он мог это сделать. Посему, если это правда, то пред всеми провозглашаешь, что ты недостоин милости. Ибо, если ты благодеяние обращаешь в повод не к благодарности, а к памятозлобию, кто согласится делать добро человеку, который свирепостью превосходит и зверей? Ибо и из них иные и чувствуют, и помнят благодеяния, и стараются по возможности вознаградить за оные.

196. Диакону Исидору.

Не поверишь, может быть, услышав, но, знаю, что, хорошо уразумев, не только удивишься, но даже станешь рукоплескать. Что же это такое, что сначала покажется невероятным, а после сделается не только удивительным, но и достойным рукоплескания? Скажу кратко, в немногих словах выражая обилие мыслей, превосходящее даже море.

С древними беседовал Бог не через письмена, но самолично, находя в них сердце чистое и способное к научению и без посредника. И сие явствует из того, что не через письмена беседовал Он и с Ноем, и с Авраамом, и с достославными его потомками, один из которых стал первоверховным, сокрушил всю силу диавола, и стрелы его истребил, и колчан сделал пустым, — разумею приснопамятного Иова.

Но когда жалкий народ иудейский снисшел в самую глубину порока, тогда уже необходимыми были признаны письмена и напоминание закона посредством них. А если думаешь, что так было только в Ветхом Завете, в Новом же этого нет, то скажу, что гораздо еще более видно это в Новом Завете. Ибо и богомудрым Апостолам не что–либо письменное дано, но вместо этого обетована благодать Святого Духа. Ибо сказано: Той воспомянет вам вся (Ин.14:26).

Если же думаешь, что писанные законы важнее неписанных, то послушай, что говорит Сам Царь: завещаю им завет нов, дая законы Моя в мысли их, и на сердцах их напишу я (Иер.31:31.33). И будут вси научени Богом (Ин.6:45). Почему и Ап. Павел, утверждая, что нам вверено нечто большее, нежели Моисею, сказал, что мы приняли закон, не на скрижалех каменных написанный, но на скрижалех сердца плотяных напечатленный (2 Кор.3:3). Кто пренебрегает им, тот будет не камнями побит, по Закону Ветхому, но предан жесточайшему мучению.