Письмо Виверо
Шрифт:
Чтение этих писем из Девона в удушливой жаре в самом центре Кинтана Роо вызывало у меня острый приступ ностальгии, и снова и снова я возвращался к мысли насчет того, не пора ли мне закончить. Это было не мое дело, и из-за того, что теперь отношения между мной и Кэтрин стали вежливо-холодными, я чувствовал себя здесь еще более ненужным, чем раньше.
В тот день, когда мы поссорились, из домика Халстедов поздно вечером доносились громкие голоса, и на следующее утро Кэтрин появилась к завтраку в рубашке с высоким воротником. Он был недостаточно высок, чтобы скрыть синяк на ее
Я уже был готов от всего отказаться, когда Фаллон показал мне письмо от Пата Харриса, в котором содержались новости о Гатте. «Джек совершает поездку по Юкатану, — писал он. — Он побывал в Мериде, Валладолиде и Виджио Чико, а теперь он находится в Фелипе Карилло Пуэрто. По-видимому, он ищет чего-то или кого-то, поскольку он встречается с весьма странными личностями. Так как Джек Гатт предпочитает проводить свое свободное время в Майами или Лас Вегасе, то я думаю, что это деловая поездка — и дело несомненно важное. У него нет привычки потеть, когда в этом нет необходимости, так что дело, которым он занят, должно иметь для него большое значение».
— Фелипе Карилло Пуэрто раньше назывался Чан Санта Круз, — сказал Фаллон. — Это был центр восстания майя, столица непокорных индейцев. Мексиканское правительство сменило название города после того, как одержало верх над повстанцами в 1935 году. Он не так далеко отсюда — не более пятидесяти миль.
— Очевидно, Гатт что-то затевает, — сказал я.
— Да, — задумчиво согласился Фаллон. — Но что? Я не могу понять мотивов этого человека.
— Я могу, — заявил я и выложил свои соображения на суд Фаллона — золото, золото и еще раз золото. — Есть ли здесь золото на самом деле — не имеет значения до тех пор, пока Гатт считает, что это так. — Я задумался на минуту. — Вы как-то показывали мне тарелку работы майя. Сколько стоит золото, которое в ней содержится?
— Не слишком много, — сказал он насмешливо. — Может быть, долларов пятьдесят — шестьдесят.
— А сколько эта тарелка будет стоить на аукционе?
— Трудно сказать. Большинство таких вещей находится в музеях и не поступает в открытую продажу. Кроме того, мексиканское правительство относится очень строго к экспорту произведений искусства древних майя.
— Но вы можете хотя бы предположить? — настаивал я.
Он ответил раздраженно:
— Такие вещи бесценны — никто не будет даже пытаться определить цену. Любое уникальное произведение искусства стоит столько, сколько за него готовы заплатить.
— Сколько вы заплатили за эту тарелку?
— Нисколько — я нашел ее.
— За сколько вы можете ее продать?
— Я не буду ее продавать, — сказал он твердо.
Наступила моя очередь почувствовать раздражение.
— Бог ты мой! Сколько бы вы заплатили за эту тарелку, если бы у вас ее уже не было? Вы богатый человек и вы коллекционер.
Он пожал плечами.
— Вероятно, до 20000 долларов,
— Для Гатта этого вполне достаточно, даже если рассеются его иллюзии насчет золота — чего, я думаю, не произойдет. Вы ожидаете найти похожие предметы в Уашуаноке?
— Весьма вероятно, — сказал Фаллон. Он нахмурился. — Думаю, мне стоит поговорить об этом с Джо Рудетски.
— Как идут дела? — спросил я.
— Разведка с воздуха нам больше ничего не даст, — сказал он. — Теперь мы должны спуститься на землю. — Он показал на фотомозаику. — Мы сократили количество мест поиска до четырех. — Он поднял голову. — А вот и Поль.
Халстед вошел в домик с обычным недовольным выражением на лице. Он бросил на стол два пояса с мачете.
— Вот что нам теперь понадобится, — сказал он. Его тон подразумевал — «Я говорил вам!»
— Мы только что это обсуждали, — заметил Фаллон. — Вы не могли бы попросить Ридера зайти сюда?
— Я что, теперь мальчик на побегушках? — спросил Халстед с вызывающим видом.
Глаза Фаллона прищурились. Я сказал быстро:
— Я схожу за ним.
Никто не получит преимущества, если атмосфера раскалится до точки кипения, хотя становиться мальчиком на побегушках мне не особенно хотелось — это не самая почетная профессия.
Я застал Ридера за полировкой своего любимого вертолета.
— Фаллон сзывает конференцию, — сказал я. — Вы там тоже требуетесь.
Он сделал финальный взмах полировальной ветошью.
— Сейчас иду.
Когда мы направились вместе к домику, он спросил:
— Что с этим парнем, Халстедом?
— Что вы имеете в виду?
— Он пытался отдавать мне приказы, поэтому мне пришлось объяснить ему, что я работаю на мистера Фаллона. Он вел себя весьма нахально.
— Он всегда такой, — сказал я. — Я не стал бы из-за этого беспокоиться.
— А я и не беспокоюсь, — заявил Ридер с показным безразличием. — Но ему стоит побеспокоиться. У него есть все шансы свернуть себе челюсть.
Я положил руку на плечо Ридеру.
— Не так быстро — подождите своей очереди.
Он усмехнулся.
— Значит, вот как? О'кей, мистер Уил, я встану сразу за вами. Но не мешкайте слишком долго.
Когда мы с Ридером вошли в домик, то сразу почувствовали, что между Фаллоном и Халстедом появилось какое-то напряжение. Я подумал, что, вероятно, Фаллон отчитал Халстеда за его антиобщественную позицию и отказ к сотрудничеству — он был не тот человек, который станет выбирать выражения, и Халстед выглядел еще более взвинченным, чем обычно. Но он не промолвил и слова, когда Фаллон коротко бросил:
— Давайте перейдем к следующему вопросу.
Я склонился над столом.
— С чего вы собираетесь начать?
— Это очевидно, — сказал Фаллон. — Мы имеем четыре сенота, но только возле одного можно совершить посадку на вертолете. Его мы и обследуем первым.
— Как вы подберетесь к остальным?
— Мы спустим человека на лебедке, — объяснил Фаллон. — Я делал так раньше.
Может и делал, но с тех пор он не стал моложе.
— Я могу спуститься вниз, — предложил я.
Халстед хмыкнул.