Письмо живым людям
Шрифт:
— Что я говорил, — произнес он удовлетворенно.
На станции не было ни души. Безмолвно и тревожно полыхали стекла окон, отражая солнце; замедляясь, грузовик одну за другой пересек выбрасываемые ими полосы рыжего света и остановился, подрулив к одному из заправочных автоматов.
— Бесполезняк, — солидно сказал мальчик, перебарывая вновь возникающий страх. Старший брат улыбнулся и потрепал его по голове ладонью — мальчик, фыркнув, отшатнулся будто бы с презрением к телячьим нежностям, но видно было, что он польщен.
— Пойду гляну, — сказал старший брат, выпрыгивая наружу. — Подежурь возле, прикроешь меня, если понадобится.
— Будь спок.
С ружьем под мышкой мальчик вылез на пыльный асфальт, пятнистый от следов пролитого бензина, расчерченный длинными угловатыми тенями автоматов. Закат широкими волнами желтого света захлестывал медленно возносящиеся к небу зеленые склоны; вдалеке, много выше, чем бензоколонка, невесомо парили в вечернем медовом дыму плиты скал, распоровшие зелень лугов и леса. Стояла тишина, но весь этот дивный покой был чреват скопищами призрачных пузырей — мальчику чудилось, будто он видит их непостижимое мельтешение сквозь горы, под горизонтом. Нет, зря старший брат оставил его одного. Мальчик, судорожно стиснув приклад, прижался спиной к теплому, запыленному крылу грузовика.
Резко хлопнула где-то дверь, и он, задрожав, неумело вскинул ружье — но это брат, хмурясь и кусая губу, вышел из-за угла.
— Пусто, — сказал он. — Добросовестные! Чем крепче по морде получат — тем добросовестнее. Весь бензин спустили! А если бы им предложили собственных детей поджечь? Ненавижу!!
— Пехом пойдем? — робко спросил мальчик.
— Поедем, покуда бака хватит. Потом пешком. Залезай.
— А куда пойдем?
Старший брат смолчал.
Некоторое время они не разговаривали. На любом повороте мальчик старался хоть на секунду, будто невзначай, прижаться плечом к твердому, горячему плечу брата. Постепенно он успокоился, и тогда задал вопрос, давно не дававший ему покоя:
— А куда ж они всех денут-то?
— Известно куда, — процедил старший брат. — Половину перебьют, другую перекалечат, а потом — тем, кто выживет — объяснят, что они наконец-то попали в царствие небесное. Любая власть так начинает, а уж эти-то гниды…
Деревья разбежались в стороны, и машина выкатилась на центральную улицу поселка. Старший брат опять притормозил; они ехали теперь совсем медленно, настороженно оглядываясь и в то же время исступленно ожидая увидеть хоть кого-нибудь. Окна были закрыты ставнями, на дверях висели замки — жители уходили не торопясь, не волнуясь, все как один, спокойно и послушно. Мороз драл по коже от царящей здесь смирной, смиренной, аккуратной пустоты. Мальчику нестерпимо захотелось выстрелить — или хоть камнем вышибить чье-нибудь окно.
— Бар-раны, — тряся, как от боли, головой, проговорил старший брат. — Всю жизнь я знал, что они бараны, и они и впрямь б-бараны оказались!.. — От негодования он начал заикаться. В последней отчаянной попытке кого-то найти он надавил на клаксон; машина загудела — прерывисто и, казалось, испуганно. Утопающие в зелени дома тупо, молча смотрели бельмами ставень. Наконец ряды их окончились. Мальчик долго глядел на последние из них в зеркальце заднего вида, придававшее им сказочный серебристый оттенок — как они, подрагивая, сжимаясь, уплывают за поворот.
— Может, тут заночевать-то? — спросил он. Он устал, ему хотелось в дом. В чей угодно, в какой угодно, лишь бы крыша, кровать, и простыни, и окошко в сад, а в саду — гудят поутру над цветами шмели. Ту ночь братья
— В гадючьем поселке этом… — ответил старший брат.
Потом мотор захлебнулся и затих. Стало слышно, как посвистывает воздух, вспарываемый катящейся машиной.
— Ну, вот, — сказал старший брат. Он снова зачем-то нажал на клаксон и давил его до тех пор, пока грузовик не встал, съехав на обочину. Под протекторами заскрипел песок, братьев качнуло — и все кончилось. Некоторое время они сидели молча, совершенно не представляя, что им теперь делать. В тридцати шагах от них, безмятежно засыпая, дышало розовое море.
— Кур-рорт! — процедил старший брат с ненавистью.
После взрыва, который они устроили во дворе ратуши, где был пункт сбора населения, после удачного угона этой чудом подвернувшейся легковушки, после сумасшедшей гонки через перевал они были готовы ко всему — только не к покою.
— В поселке надо было остаться, — вздохнув, сказал мальчик.
Старший брат тоже вздохнул и потрепал его по голове. На этот раз мальчик не отодвинулся, воспринимая одобрение как должное.
— Я плохого-то не посоветую, — укоризненно проворчал он. Старший брат улыбнулся и открыл дверцу кабины.
— Твоя правда, — сказал он. — Ну, не сердись. Мы недалеко отъехали, вернемся.
Они покинули кабину. Старший брат зачем-то несколько раз ударил ногой по протекторам задних колес, словно не бросал машину посреди навсегда пустого шоссе, а собирался ехать на ней в дальний путь. Мальчик аккуратно закрыл обе дверцы. Братьям не хотелось отходить от машины — оба чувствовали, что, оставив ее, окончательно превратятся в бесприютных, беспомощных животных. Старший брат сел на ступеньку у дверцы и, поставив ружье между колен, уставился в море. Мальчик пристроился рядом, и оба долго смотрели на рдяный, дымный диск, неуловимо для глаза падающий за огненный горизонт.
— Слушай, чего я подумал, — сказал мальчик. — Вдруг мы совсем одни остались на земле, а? Совсем-совсем?
Старший брат ответил не сразу, словно вопрос разбудил его и, прежде чем говорить, ему нужно было окончательно проснуться и собраться с мыслями.
— Да нет, — вымолвил он. — Где-нибудь кто-нибудь остался.
— А знаешь, чего я еще подумал, — совсем тихо признался мальчик. — Может… может, мы и зря не пошли со всеми-то? Может, эти… в пузырях… и впрямь чего хорошего нам…
— Молчи, дубина, — беззлобно, но резко прервал его брат. — Хорошего! Чем больше бомб за пазухой, тем сильнее народу хорошего хотят, это уж постоянно. Мне хорошее здесь нужно, а не где-то, и чтоб я сам его сделал, а не кто-то! Как они могут мне хорошего хотеть, не спросив, чего я сам хочу и как это хорошее понимаю?
— А как ты его понимаешь?
— Гниды… — сказал старший брат и встал. — Пошли, хватит лирики. — Вдруг, осененный какой-то новой мыслью, он протянул мальчику ружье. — Подержи.
Мальчик снова принял грозный груз, казавшийся здесь, на лучезарном пляже, еще более нелепым, нежели в сравнении с могуществом неведомо кем управляемого пузыря. Старший брат откинул капот и, чиркнув спичкой, зажег вынутую из-под сиденья ветошь. Ветошь задымила, зачадила, вяло разгораясь. Старший брат поболтал ею, пуская по воздуху петли удушливого дыма, а потом, когда ветошь разгорелась, кинул ее в мотор. Неяркое, но бодрое пламя брызнуло по деталям, выталкивая вверх черные струи.