Письмо

Хьюз Кэтрин

Элис смотрела, как она удаляется по коридору. Воздух пронизывал запах хлорки и переваренной капусты – от этого сочетания ее начало мутить. Во рту пересохло, а по шее начинали стекать капельки пота. Она уже пожалела, что надела шапку.

– Чем могу помочь?

Элис подскочила на месте и повернулась. У старшей сестры было доброе выразительное лицо, которое никак не вязалось с ее голосом. Элис смешалась.

– Меня зовут Элис Стирлинг. Я пришла по поводу ребенка.

– Какого ребенка? У нас тут полно детей.

– Да, конечно, – извинилась Элис. – Простите,

но я не знаю его имени.

– Боюсь, вам придется быть поконкретней.

Вдалеке заплакал ребенок, и у Элис тут же сжалось горло, а к глазам подступили слезы. Она смахнула их перчаткой.

– С вами все хорошо? – спросила сестра, чуть смягчив тон.

– Не то чтобы. Понимаете, я потеряла ребенка.

– И вы думаете, он может быть здесь?

На секунду Элис смутилась.

– Нет, конечно, нет. Он умер.

Столь прямой ответ застал сестру врасплох. Она взяла Элис под руку, отвела в свой кабинет и закрыла дверь.

– А теперь расскажите мне, что все это значит?

Элис охватило непреодолимое желание выговориться.

– Мой сын, мой славный Эдвард, умер, когда ему было всего пять месяцев. Они сказали, чахотка. Я ничего не могла сделать, но я знаю, что Генри…

– Генри? – прервала сестра.

– Мой муж, – пояснила Элис. – Я знаю, он винит меня. Конечно, он говорит, что нет, но понимаете, я даже не смогла уберечь Эдварда до тех пор, пока его отец не вернется с войны. Что я за мать такая? Он никогда не видел собственного сына. Теперь мы почти не разговариваем. Он много пьет и не проявляет ко мне никаких чувств. Он думает, его горе сильнее моего, потому что я, по крайней мере, провела с Эдвардом эти пять драгоценных месяцев.

Сестра протянула ей платок.

– Ну, ну, не вините себя. Много детей умирает от чахотки. Знаете, это бывает очень часто. Я уверена, вы сделали все, что могли.

Элис громко высморкалась.

– Но этого было мало, не так ли?

Элис не знала, как долго еще выдержит эти мучения.

Сестра взглянула на стенные часы.

– У нас сейчас будет полдник, и мне нужно следить за детьми. Почему бы вам не присоединиться к нам?

– Вы очень добры. С радостью.

– А потом вы расскажете мне, что привело вас сюда. Вы упомянули про ребенка…

Элис последовала за сестрой в столовую, в которой за длинными деревянными столами уже сидели дети. Полдник был скромным: тоненькие кусочки хлеба с маслом и жидкий чай.

Она поняла, что это он, с самой первой секунды. Глубокая рана над левой бровью подтверждала ее предчувствие. Он сидел на высоком стуле и стучал ложкой. Как только Элис подошла, он замер, улыбнулся своим беззубым ртом и протянул к ней ручки. Элис тут же подняла его и вдохнула сладкий молочный аромат. На запястье у малыша висела бумажная бирка с именем и датой рождения: «Уильям Эдвардс. 20 марта 1918 года».

– Все хорошо, – прошептала Элис ему на ухо. – Теперь мама рядом.

Вернувшись в кабинет, сестра рассказала ей, как маленький Билли оказался в детском приюте. Точно так же, как и сама Элис, мать Билли, Фрэнсис Эдвардс, родила его во время войны, но его отец

Альберт трагически погиб в бою за месяц до окончания военных действий. В день перемирия, 11 ноября 1918 года, когда по всей стране радостно трезвонили колокола, Фрэнсис забралась на железнодорожный мост и, крепко прижав сына к груди, спрыгнула вниз. Она умерла мгновенно, но Билли чудом выжил, отделавшись глубоким порезом над левой бровью. Вероятно, тело матери смягчило удар. Несмотря на многочисленные объявления, никто из родственников не пришел за ним, и власти поместили Билли в детский дом.

Элис промокнула платком уголки глаз.

– И что с ним будет теперь?

Сестра пожала плечами.

– Мы будем за ним присматривать. О нем хорошо позаботятся.

– Я заберу его, – уверенно объявила Элис. – Он ребенок без матери, а я мать без ребенка. Прошу вас, сестра.

Сестра явно сомневалась.

– У нас нет официальных правил усыновления, но будут проверки, и нужно будет заполнить кое-какие бумаги, – начала она.

Взглянув на умоляющее лицо Элис, она добавила:

– Я посмотрю, что можно сделать.

Элис улыбнулась.

– Спасибо. Я поговорю с мужем.

Неделю спустя Билли покинул приют. С ним было всего две вещи: обручальное кольцо его покойной матери и засушенный полевой мак, который Альберт прислал Фрэнсис с фронта. Вместе с маком было письмо.

12 октября 1918 года

Моя дорогая Фрэнсис,

Как бы мне хотелось, чтобы ты видела эти полевые маки. Они еще прекрасней, когда их лепестки уносит ветер. Вот этот я спас из грязных окопов Фландрии. Береги нашего мальчика. Мне не терпится его увидеть.

С любовью и бесконечной нежностью,

Навечно твой,

Альберт

Через два дня его убили в бою.

Билли вырос – весной 1939 года ему исполнился двадцать один год. Он нежно любил свою приемную мать и был сильно к ней привязан. С отцом отношения были, мягко говоря, непростыми. Билли понял, что самым правильным было просто держать дистанцию. Генри Стирлинг проводил практически все время в пабе или просто бродил по улицам, так что это было нетрудно. Он никогда так и не признал в Билли сына, и та любовь и внимание, которыми Элис окружила мальчика, лишь усугубляли его неприязнь.

Как-то вечером Билли и его лучший друг Кларк сидели за стойкой в местном баре.

– Мне тебя жаль, – заявил Кларк.

Билли глубоко затянулся и посмотрел на друга.

– И почему же?

– Тебе ни разу не приходилось добиваться девушки, ты ни разу не испытывал этого волнующего чувства! Девчонки сами падают к твоим ногам. Стоит тебе войти, все смотрят только на тебя. Ну, и в чем тут интерес?

Билли пожал плечами и щелкнул пальцами бармену.

– Еще два рома, как будет минута, приятель.