Пистоль Довбуша
Шрифт:
— Ладно-о, — протянул Мишка, сожалея, что не встретил в это утро Юрка: с ним-то он как следует поговорил бы о таинственных выстрелах.
А Маричка уже побежала. Она так неслась, что деревья мелькали перед глазами. Ветки то и дело больно хлестали по лицу. Но зато ногам стало тепло, а по спине будто провел кто-то горячей ладонью.
Девочка оглянулась: а где же Мишка? Ну конечно, отстал. Еще ни один мальчишка не ухитрялся ее перегнать.
Вдруг, не добежав до густого орешника, она остановилась как вкопанная, рядом с ней и Мишка: в пяти шагах от
Дети смотрели на него испуганными, широко раскрытыми глазами, боясь шевельнуться.
— Глянь… Длиннущий какой, — наконец выдавил из себя Мишка. — Он, видно, высокий, как богатырь. — И подумал: «Если б человек сейчас поднялся, то, наверно, достал бы рукой верхушку старого дуба». — А что… что, если он партизан? Ведь стреляли ночью! Может, фашицкие песыголовцы ранили его?.. — прошептал мальчик.
— Божечки! Он, кажись, мертвый. Я боюсь. Бежим отсюда! — взмолилась Маричка.
— И чего человека бояться, да еще и мертвого? — Мишка больше уговаривал себя, чем Маричку.
Но сострадание и любопытство перебороли страх. Он первым сделал шаг. Маричка — за ним.
Неожиданно какая-то птица вспорхнула с дерева. Девочка испуганно присела:
— Йой! Душа из человека вылетела!
— Да замолчи ты, трусиха! — вздрогнул пастушок. — Сама боится и других еще пугает!
Маричка рассердилась: может быть, кто и трус, но только не она! И через минуту уже стояла возле человека.
Это был молодой широкоплечий мужчина, в сером плаще и в коричневых ботинках. На его высоком лбу запеклась кровь. Светлые волосы слиплись. Он тяжело дышал и стонал, изредка что-то вскрикивая.
— Так он жив! Жив! Пить просит!
— Скорей бежим до твоего родничка! — засуетилась Маричка. Она уже не боялась. Ее охватило чувство жалости и желание помочь раненому.
Спустя несколько минут дети возвратились с бутылкой воды в руках.
— Пане! Пане! — Пастушок осторожно дотронулся до плеча раненого. — Вот вам вода, пейте!
Человек не отзывался. Только правая его рука на миг приподнялась и тут же опять бессильно упала на землю. «А руки какие у него — большие, сильные…» — мелькнуло в голове Мишки. Кто он? Как помочь ему? Вот была б радость, если б раненый очнулся!
— Пейте, пане! Вода квасная, вкусная… — настороженно и ласково вторила Маричка, поглаживая своей ладошкой его большую руку. — Божечки! Просит пить. А сам на воду и не смотрит!
— Он, кажись, в горячке, вот… Посиди здесь. А я погляжу, нет ли кого из наших.
Нелегко взбираться по ровному, гладкому стволу бука. Но для Мишки это привычное дело. Вот и верхушка. Отсюда видно далеко кругом. Пастушок всматривался в даль напряжениям цепким взглядом. Как назло, вокруг ни души. Внезапно то, что увидел, заставило его вздрогнуть, он чуть не свалился вниз: далеко, то скрываясь за деревьями и холмами, то опять показываясь, рыскали жандармы. Они то и дело останавливались, что-то разглядывая, склонялись к земле, будто принюхивались, и опять медленно двигались вперед. Они явно кого-то искали.
— Маричка! Хортики! Не человека
Маричка побледнела:
— Близко?
— Нет, далеко еще!
— Может быть, то не они? — спросила с надеждой девочка.
— Если бы! А так, иди сама погляди — винтовки, как палки, торчат в руках. И одеты все в одинаковое!
— Может, их мимо пронесет?
— Сюда прутся! Разорвало б их, песыголовцев!
Взволнованные дети опять склонились над раненым. Но тот лишь стонал и что-то шептал запекшимися губами.
— Проснитесь, пане! Проснитесь! — умоляла Маричка. — Там жандары!
Зубы у нее стучали, как барабанные палочки в руках старого Илька. Она не в силах была унять их дробный стук. Мишка метался рядом, не зная, что предпринять. Вот было б хорошо, если б они могли перенести раненого в Мишкин тайничок! Но как это сделать? Дети попытались было поднять человека, но безуспешно.
— Воды… Пить… — опять прошептал он. — Лущак… Воду украл Лущак…
— Про кого это он?
Мишка приложил горлышко бутылки к его губам. Руки дрожали, и вода полилась на подбородок и за шею раненого. Вдруг веки дрогнули, и глаза медленно-медленно открылись.
— Ожил! Божечки! Ожил! — радостно вскрикнула Маричка.
— Дети?.. Откуда вы?.. — спросил раненый удивленью, хриплым шепотом.
— Мы дубчанские! Коров пасем. Мишка — старостовых. Я — свою!
Мишка нахмурил брови: и всегда эта Маричка вперед лезет! Разве об этом сейчас надо говорить?
— Вы партизан, пане? Вас ночью ранили? Я слыхал, как стреляли ночью. А теперь вон там жандары, сюда, кажись, идут. Вам бежать отсюда надо, пане! — выпалил мальчик.
— Нет, бежать, к сожалению, я не смогу, друзья мои… — произнес мужчина, облизывая потресканные губы.
— Тут недалеко есть мой тайник. Вот там, где кусты! — торопливо говорил Мишка. — Потом две ели, потом скала. Она маленькая, ее не видно за деревьями. Там и родничок мой. Там вас никто не найдет! А жандары еще далеко!
— Что ж, попробуем, — согласился раненый и с надеждой посмотрел в ту сторону, куда показывал пастушок. — Вы мне только встать помогите… Дай мне, Михайлыку, свою палку, — попросил он, силясь приподняться.
Дети с готовностью нагнулись, подложили руки под его спину.
Бледное лицо незнакомца посерело. Закусив пересохшие губы, опираясь одной рукой на палку, другой — на Мишку, он шагнул вперед, высокий, широкоплечий, бесстрашный.
— Вот… Спасибо… Ну! Мы еще поборемся с теми дьяволами!..
Голубые глаза его гневно сверкнули, а Мишке показалось: то кресало высекло синюю искру.
«Так он же партизан-богатырь! Вот он какой!..» — восхитился Мишка. Таким он себе его и представлял. Ведь только вот такой богатырь и мог с одного маха взорвать поезд с фашистами. А сейчас он ранен и нуждается в его, Мишкиной, помощи. И мальчик от одной этой мысли ощутил себя необыкновенно сильным. Он напряг мышцы до предела. Он должен довести партизана до тайника! Должен, во что бы то ни стало!