Питер
Шрифт:
Итак. И что мы имеем?
Удар по голове. Провал. Потом — клетка. Зачем слепым понадобилось это делать?
Неизвестно, сколько прошло времени. Без света Иван потерял всякое представление о часах и минутах, о длительности времени.
Через некоторое, неизвестное ему, Ивану, время он перестал ощущать свое тело. Своеобразное состояние. Ему и раньше доводилось оставаться надолго в темноте, но тогда он мог идти, искать выход. И обычно находил. Сейчас же все, что Ивану было доступно — сидеть в замкнутом пространстве, огражденном
Если я сойду с ума, то это будет здесь.
— Или я уже схожу с ума, — сказал Иван вслух. Голос в темноте существовал отдельно от него и звучал откровенно по-дурацки.
Тишина.
— Кто сходит? — сказали справа. — Молодой человек, выражайтесь, пожалуйста, поконкретней. И хотя бы представьтесь.
Иван открыл рот. Закрыл. Да ну, ерунда…
— Да ну, — сказал Иван. — Не может быть. Бред какой-то.
— Что вы имеете в виду? — поинтересовался голос.
— Мне уже чудится, что со мной говорит профессор Водяник, — ответил Иван честно. — Но этого не может быть!
Молчание. Долгое молчание.
Очень-очень долгое молчание.
— Иван?! — тот же профессорский голос.
Этого еще не хватало.
— Профессор, только не надо так шутить. Я-то надеялся, что вы в безопасности, сидите себе на Василеостровской. Вернее, так оно и есть, а я просто брежу. Но пусть хотя в бреду все будет лучше, чем на самом деле, ладно?
Болтать в темноте было легко. Приятно.
— Так вы на Василеостровской, Проф? — спросил Иван для очистки совести.
— Нет, — сказал профессорский голос из темноты. — Не хочу вас разочаровывать, но придется… Я сижу в клетке — как и вы, похоже. Мне очень жаль, Ваня. Как вы-то здесь оказались?
Значит, я не схожу с ума, понял Иван. Вот блин.
Оказывается, все гораздо хуже.
История Водяника оказалась еще смешнее, чем у Кузнецова. Удачно, как ему тогда казалось, сбежав от молодого мента, профессор шмыгнул в боковой коллектор. Проф почему-то был уверен, что прекрасно ориентируется в туннелях.
У него с собой были фонарь, карта, вода и запас еды.
Туннель вел напрямик к Гостиному Двору.
Иван застонал сквозь зубы. Профессор, ну вы-то зачем повторяете ошибки молодых идиотов вроде Кузнецова?
Профессор пошел по коллектору… свернул не туда… встретил команду слепых (мда, подумал Иван, что-то знакомое)… поболтал о том о сем… ему предложили разделить трапезу… очень образованные люди, кстати… Проф выпил воды… заснул.
И оказался здесь.
Подозрительно много совпадений, подумал Иван. Сначала Уберфюрер оказывается в Новой Венеции, затем Миша. Теперь вот Профессора встретили. Словно неведомая сила собирает их вместе.
Это что — знак судьбы? Щас. Дождешься от нее, как же…
В темноте кто-то громко застонал.
— Кузнецов! — крикнул Иван. — Слышишь меня? Ответь, если слышишь!
Молчание.
— Он
— Идиотизм заразен, — сказали из темноты. Голос был Уберфюрера. — Я вон тоже хотел прогуляться… Прогулялся, блин.
— Привет, Убер, — сказал Иван. — Кузнецов с тобой?
Пауза. Шебуршение в темноте.
— Не, — сказал Убер наконец. — У меня одноместный номер. Может, с вами?
— Кузнецов! — позвал Иван без особой надежды. Никто не отозвался. Убили его, что ли? Эх, Миша, Миша. Лучше бы ты остался в Новой Венеции, в долгах, с разбитой спиной, но живой… — Куз-не-цов!
Бесполезно.
— Где мы вообще? — спросил Иван. — Что это за станция, Проф?
— Судя по тому, что я слышал от нашего тюремщика, это Проспект Просвещения, — сказал Водяник. — Просвет в просторечии. Здесь живут слепые… вы понимаете, целая колония незрячих… Впрочем, думаю, вы понимаете. Вам тоже встретился караван с поводырем? Мне вот встретился.
— А что им от нас надо? — допытывался Иван. — Зачем им мы?
Но профессор не успел ответить.
— Моя голова… ох… что… что случилось? — голос молодой и испуганный. — Почему я ничего не вижу?!
А вот и Миша.
— Здравствуйте, Михаил, — серьезно произнес голос профессора. — Не скажу, что очень рад вас здесь встретить, но…
— Профессор? Вы? Почему я вас не вижу?! Что с моими глазами?
— Спокойно, — велел Иван. — Здесь просто темно. С твоими глазами все в порядке, Миша.
— Точно, слава богу, — сказал невидимый Кузнецов. — Вот сейчас я вижу людей в белых одеждах…
— Что-о?
Иван повернул голову вправо и зажмурился. Блин. С непривычки даже слабый свет резал глаза, как ножом. Слезы покатились по лицу. Уберфюрер сдержанно выругался.
Какое удовольствие снова видеть!
Ни с чем не сравнимый кайф. Иван вдохнул. Словно даже воздуха больше стало.
«Включите свет, дышать темно и воздуха не видно». Детская поговорка.
Во главе процессии слепцов, идущей вдоль ряда железных клеток, вроде той, в которой сидел Иван, был тот самый поводырь с Венеции — высокий, костистый, с осунувшимся, вытянутым лицом. Длинная жидкая бородка.
Вместо глаз у него — воспаленные, неровно заросшие впадины. Перекрученное розовое мясо.
— Думаю, на этот вопрос могу ответить я, — сказал поводырь. В руке он держал свечу, воск капал на морщинистую кожу запястья. — Видите эту свечу? Посмотрите внимательно — потому что это последний свет, что вы увидите в своей жизни.
— Почему так? — удивился профессор. Он сидел в клетке по правую руку от Ивана. В тусклом свете диггер видел его заросшее бородой лицо, вдавленное в решетку, словно Проф мечтал быть поближе к свету. А ведь он сидит здесь подольше меня, понял Иван. Ничего себе.