Питерщики. Русский капитализм. Первая попытка
Шрифт:
Психологическая агрессивность, не имевшая выхода в возможности повышения социального статуса на производстве, находила два взаимосвязанных выражения: стихийное насилие и пьянство или выливалась в разнообразные формы социальной борьбы.
Выход – агрессия
Вся повседневная жизнь промышленного рабочего с детства была проникнута насилием. По воскресеньям на рабочих окраинах шли кулачные бои. Они были обычны на Малой Охте (охтинские плотники против крючников Калашниковской пристани, солдат, фабричных стеклянного и фарфорового заводов), на Невской заставе (село Александрово против Фарфорового), на Выборгской стороне (меднопрокатный и трубный завод против деревенских), за Нарвской заставой (Балтийская сторона
309
Горбунов В. В. Традиции народных кулачных боев в Петербурге в XVIII – начале XX вв. // Этнография Петербурга – Ленинграда, 3. СПб., 1994. С. 27–28.
Обычное сообщение «Петербургского листка» за 1903 год: «Между молодежью Большой Охты и Песков уже давно существует вражда, постоянно происходят драки. Охтинская молодежь отправляется в город не иначе как группами. 12 января в воскресенье на Большой Охте раздался крик: "Братцы, песковские пришли на Охту, наших бьют!" Толпа охтинцев бросилась на выручку нескольким парням, которые подверглись нападению сорока песковских».
Любимым зрелищем обитателей района, прилегающего к Обводному каналу с севера, были драки извозчиков со столярами на Измайловском проспекте. Большим событием в Ротах, в частности, стали похороны любимого бойца – Мишки-пузыря [310] . На другом берегу Обводного канала были популярны бои на «трех бревнышках» [311] . Основным занятием путиловцев на досуге были, по словам мемуариста, «заливка несладкой жизни» и драки. Кулачные бои здесь шли улица на улицу в районе Горячего поля и на даче Лаутеровой [312] .
310
Кузнецов Н. А. Мастеровщина. Из моей жизни. Л., 1927. С. 64, 66.
311
Попов И. В. Воспоминания. 1971. С. 20.
312
Буйко А. М. Указ. соч. С. 21.
Статистика преступности в Петербурге была пугающей – в 1900 г. в Петербургском окружном суде в убийстве обвинялось 227 человек, в разбое – 427, нанесении телесных повреждений – 1171, изнасиловании – 182, краже – 2197. В 1913 г. перед судом предстали 794 убийцы, 1328 разбойников, 929 опасных драчунов, 338 насильников и 6073 вора. Но и на этом фоне поражал рост хулиганства – беспричинных преступлений – за тринадцать лет число хулиганов выросло почти в четыре раза: с 2512 до 9512.
В 1910 г. в Петербурге (население около 2 млн человек) произошло 510 убийств, 989 случаев разбойного нападения, 4245 краж, 46 690 случаев мелкого хулиганства – больше чем в какой-либо другой европейской столице. И динамика была, что называется, положительной. Число убийств, например, за первые десять лет века увеличилось в 3 раза, и большая часть из них не имела мотива.
К тому же, из всех столиц Европы Петербург был самым пьяным городом. Недаром Достоевский хотел назвать свой ненаписанный роман из жизни Петербурга «Пьяненькие». Ежегодно в полицию попадал за пьянство один из 23 жителей. В Берлине – один из 315, в Париже за десять лет вытрезвлялось в полиции 1415 человек. В то же время в одной только Спасской части Петербурга с 1905 по 1910 гг. принудительному вытрезвлению подверглось 47 785 человек. В среднем петербуржец выпивал полтора ведра водки в год. Большего всего пили на рабочих окраинах и вокруг рынков.
В Петербурге водку продавали в сотнях казенных ренсковых погребов (распивочно и на вынос) и в не меньшем количестве трактиров, торгующих крепкими напитками. Самыми пьяными улицами города считались Щербаков, Апраксин и Спасский переулки,
Еще один бич столицы – беспризорность. Множество детей использовались преступными синдикатами как сборщики милостыни, проститутки, воры. Десятки тысяч детей на окраинах оставались на весь день без присмотра родителей. У многих не было отцов; матери работали по тогдашним правилам по 10–12 часов на фабриках, в прачечных или в услужении.
В начале XX века на заводах появляются поточные линии, для работы на которых квалификация не играет прежней роли. Поэтому все больше женщин находят места в промышленности. В результате на Выборгской стороне, за Невской и Нарвской заставами уже не редкость семьи, где работают оба родителя.
Городские власти создавали для беспризорников приюты и детские дома, но население Петербурга увеличивалось слишком быстро (за первые пятнадцать лет ХХ века – с 1,5 до 2 млн), чтобы проблема беспризорности, детской преступности и нищенства могла быть эффективно решена.
В любом мегаполисе мира есть так называемая красная, или фронтовая, зона. Она примыкает к крупным транспортным узлам, расположена невдалеке от центра. Здесь кончается район банков и офисов, дорогих магазинов и ресторанов. Зажиточные горожане предпочитают селиться от нее подальше. Но и рабочий класс здесь редок – фабричные окраины в стороне от красной зоны. В этом квартале селятся люди без корней – случайный, наплывной, рисковый народ. Тут – сомнительные бары, дешевые гостиницы, воровские малины, притоны наркоманов. Путеводители советуют обходить это место стороной. Такой была нью-йоркская Гринвич-виллидж, берлинский Кройцбург, одесская Молдаванка, московская Марьина Роща. В Питере фронтовой зоной с середины XIX века считалась Лиговка от Коломенской и Боровой до рельсового пути Николаевской железной дороги, от Невского проспекта до Волкова кладбища, периферия Петроградской стороны и Васильевского острова, Выборгская сторона.
Население Петербурга в 1910-е годы растет с необычайной скоростью. Темпы жилищного строительства не поспевают за количеством потенциальных новоселов. В то же время Питер – не Рио-де-Жанейро, никакие бидонвили появиться не могли, на территории столицы любые здания строились с разрешения строительного отдела городской управы.
В результате городские бродяги и деклассированные элементы жили на двух огромных городских свалках – Горячем поле, напротив Новодевичьего монастыря, и поле Гаванском, находившимся на месте нынешнего Дворца культуры Кирова.
Типичная история с Васильевского острова. В конце июня 1913 г. в районе Гаванского поля двое хулиганов – Иван Веселов, 21 год, и Николай Щербаков, 22 года – встретили рабочего Карла Рыймуса, находившегося в состоянии глубокого алкогольного опьянения. Рыймус был прилично одет – две сорочки, пиджак и сапоги. Он возвращался мимо злосчастного Гаванского поля домой. Веселов и Щербаков, приметив его, уговорили продать одну сорочку, а вырученные деньги пропить. Рыймус легко согласился. Сорочку продали за 50 копеек, выпили вместе, после чего пролетарий заснул.
Бродягам стало жалко, что пропадают остальные части костюма Рыймуса, и они проломили ему голову булыжником. Выяснилось, что сапоги продать нельзя – они были дырявые, сорочку забрызгали кровью, а вот за пиджак выручили 1 рубль 40 копеек, которые пропили с местными проститутками.
Полиция исправно пыталась выкорчевать бродяг, как говорили тогда, персонажей, достойных пера Максима Горького, из их шалашей и нор. Для этого нередко использовались любимцы публики полицейские собаки Атлет и Ахилл, специально для этого натренированные. На Гаванском поле городовые однажды обнаружили пожилого оборванца, бывшего чиновника, который проводил там ночи, ловко закапывая себя в мусор. В канаве с мусором около Крестовского моста, собаки разыскали убежище двух странных субъектов, которые сказали, что они внуки дедушки с Луны и отказались от дальнейших объяснений. Все эти оригинальные горожане доставлялись в сыскное отделение для удостоверения личностей через антропометрическое бюро.