Питерщики. Русский капитализм. Первая попытка
Шрифт:
Визитной карточкой елисеевской торговли становятся новые магазины в Москве и Петербурге.
О московском магазине тогдашние газеты рассказывали чудеса: «Индийская пагода воздвигается, мавританский замок, языческий храм Бахуса». Золото и лепные украшения интерьера, огромные английские часы, шедшие совершенно бесшумно. Открытие магазина на Тверской в 1901 г. стало настоящим событием – военное начальство, штатские генералы в белых штанах, духовенство в дорогих лиловых рясах.
7 сентября 1903 г. был освящен не менее роскошный магазин в Петербурге, на Невском – настоящий дворец, палаццо: зеркала, красное дерево, ярко начищенная медь, на втором этаже ресторан и театральный зал.
Покупать деликатесы у Елисеевых
«Петербургский листок» о бале у Елисеевых: «Дамы, как подобает богатому петербургскому купечеству, щегольнули роскошными платьями. Одна из присутствующих дам явилась даже в корсаже, сплошь сделанном из бриллиантов. Ценность этого корсажа по расчетам одного из присутствующих равняется ценности целой приволжской губернии».
«Во время котильона всем гостям розданы очень ценные сюрпризы: дамам – золотые браслеты, усыпанные камнями (причем блондинки получали браслеты с сапфирами, брюнетки же с рубинами. Кавалерам раздавали золотые брелоки с надписью».
У американцев есть такой термин «old money» [старые деньги – англ.]. Он означает капиталы, переходящие от поколения к поколению и делающие их обладателей представителями своеобразной финансовой аристократии – Дюпоны, Кеннеди, Рокфеллеры, Вандербильды. Продолжать дело прадеда не только выгодно, но и престижно. Что же в России?
В 1913 г. торжественно отмечали 100-летие Торгового дома Елисеевых. Выяснилось, что за 15 лет (с 1898 г.) Елисеевы заплатили государству 12,5 миллионов рублей налогов и таможенных пошлин. Казалось бы, такое торжество, но в зале Благородного собрания ни государя, ни великих князей, ни премьера, ни министров не дождались. Явились только постоянные клиенты – пара адмиралов, несколько командиров гвардейских полков. Российскому благородному дворянству не с руки брататься с купечеством.
В Петербурге только два рода, Лейкины и Меншуткины, продержались в купеческом сословии более века, да и то к тому времени Меншуткин стал академиком-химиком, а Лейкин знаменитым писателем-юмористом. Даже московские текстильные короли, больше других гордившиеся своими купеческими корнями, перед революцией почти все одворянились. Дела переходили к приказчикам, а потомки создателей торгово-промышленных империй становились профессорами, гвардейцами, чиновниками, коллекционировали живопись, чурались фабричных цехов, амбаров, лавок.
Елисеевские правнуки не желали торговать. Дело уходило в чужие руки. Григорий Елисеев поступил в Военномедицинскую академию, Сергей окончил Берлинский, а затем Токийский университеты, Николай стал адвокатом, Александр – геологом.
Дольше всех продолжал заниматься делом предков Григорий Григорьевич, но в 1914 г. 60-летнему кавалеру Ордена Почетного легиона ударил бес в ребро. Он и раньше был подвержен чарам актрис и шантанных певиц; это, впрочем, в купеческой среде считалось делом более или менее обычным. Но перед самым началом Первой мировой войны владелец елисеевских магазинов заявил своей жене, урожденной Дурдиной, дочери знаменитого пивовара, с которой он жил 30 лет и имел 9 детей, что полюбил другую, разведенную ювелиршу Васильеву.
Григорий Григорьевич Елисеев попросил у жены развода – явление в купеческой семье прежде немыслимое. Та отказала, и Елисеев ушел к любовнице. Покинутая жена повесилась. Через три недели Елисеев обвенчался со своей любовницей в провинции и навсегда уехал в Париж. Сыновья, похоронив мать, публично отказались от наследства. Елисеевское дело закрылось.
Экономика страны сильна тогда и только тогда, когда предпринимательство пользуется общественным уважением. Первыми богатеют люди талантливые,
По прозвищу «СТО»
От трудов праведных не наживешь палат каменных. Стремительное восхождение от нищеты к богатству редко удается людям добродетельным. «Собственность есть кража», – провозгласил француз Прудон. Крупнейшие мировые состояния выросли из пиратства, работорговли, прямого разбоя. Русские купцы – не исключение.
2 апреля 1875 г. в 5 часов утра загорелась паровая мельница Фейгина, находившаяся в Петербурге на Обводном канале, напротив Варшавского вокзала. Огромная, самая большая в России четырехэтажная мельница была объята пламенем от подвалов до чердака. К ней неслись пожарные части со всех концов города. Но их старания были тщетны. Пожар продолжался двенадцать часов, мельница сгорела полностью [11] .
11
Воспоминания А. И. Дельвига. М.—Л., 1930. Т. 2. С. 525–529.
Мимо пожарища проезжал министр юстиции граф Пален. Его поразила грандиозность бедствия; прибыв в свой рабочий кабинет, он вызвал прокурора петербургского окружного суда Анатолия Федоровича Кони, знаменитого своей беспристрастностью. «Не знаете ли вы что-нибудь о причинах пожара огромной паровой мельницы? – спросил министр. – Возьмите это дело под собственный контроль, оно наверняка заинтересует государя».
Предварительные сведения, собранные Кони, указывали на возможный поджог. В уничтожении мельницы был заинтересован ее арендатор – коммерции советник, первой гильдии купец, хлебный король Петербурга, владелец состояния в 18 миллионов рублей Степан Тарасович Овсянников [12] .
12
А. Ф. Кони. Дело Овсянникова // Собр. соч.: В 8 т.; Т. 1. М., 1996, С. 37.
Имя Овсянникова в хлебном мире произносить вслух опасались. Говорили «СТО» – по первым буквам имени, отчества и фамилии. Это был человек страшный.
В селе Кавернино, что в Костромской губернии, мужиков из семейства Овсянниковых звали горланами. Взбалмошные драчуны, они вечно ссорились с односельчанами и, в конце концов, отселились на отдельный хутор.
Летом кавернинские крестьяне бурлачили на Волге. Степан Овсянников не был исключением. Огромный, обладавший чудовищной физической силой, он быстро выделился в своей бурлацкой артели.
Костромские бурлаки прозывались томойками. Они через слово приговаривали: то мой (братец-то мой, сердечный-то мой) – отсюда и прозвище. Томойки, в отличие от ягуток (те шли на Волгу с Цны и Оки) и бурлаков-татар, считались робкими и послушными. Но грубый и буйный Овсянников бивал в кулачных боях и нижегородских крючников, и татар, и ягуток. Он не боялся и страшных жигулевских разбойников, грабивших караваны.
К тому же был он грамотен, за словом в карман не лез, к пьянству был равнодушен. Быстро стал он коренным, кадровым бурлаком, потом шишкой – передовым в лямке, а потом и дядей – главным в артели. Несколько лет тянул по две большие путины – водил баржи от Самары до Рыбинска, пока не попал с хлебным караваном в столицу.