Питомец из пробирки
Шрифт:
"И меня тоже продолжите мучить шумом из лаборатории по ночам", — хотела добавить я, но не стала. Промолчала, потому что ни к чему профессору знать, с каким теплом я отношусь к нему и его работе. И как сильно мне не хватает ночного пробуждения от очередного неудачного эксперимента. Сама того не осознавая, я все это время получала удовольствие от такого соседства, ведь мне всегда было любопытно, что ещё учудит профессор со своей немного чокнутой командой. Должна признать, что академик Туманкин — лучший сосед за всю историю моей жизни. Исключением стал лишь Гришка,
Я вздохнула, осознав, что мне не хватает Гришки с его добродушными шутками и мягкой уверенностью, с его свойской манерой общения и заботливостью. И я решила, что как только разберусь с профессором, сразу позвоню парню. Не может же одна ссора разрушить наши намечающиеся отношения? Не можем же мы стать чужими из-за нелепого недоразумения?
Глава 29
Профессор ещё повыл за дверью, пытаясь уговорить меня выпустить его на свободу, затем принялся биться в нее, но, поняв тщетность и этой попытки, в результате успокоился. Изредка слышались тягостные вздохи, но Лев Борисович больше не пытался разговаривать со мной. А потом вернулся Витя с дергающимся глазом и немного сумасшедшей улыбкой на лице.
Из-за пазухи он вынул целый ворох склянок и вывалил их прямо на пол.
— Вот! — торжественно оповестил парень. — Все, что смог найти. Выбирай!
И Шепелявый, который, наконец, перестал заикаться, принялся расписывать в красках все действия раздобытых им снадобий.
Я чесала затылок, раздумывая, что лучше выбрать: беспробудный сон, окаменение или упадок сил.
— А что если все вместе и побольше дозу? — выдала я гениальную на мой взгляд идею. — Ну, чтобы наверняка!
— Ты его убить хочешь или все же спасти? — фыркнул Витек.
Я вновь задумалась, потому что на самом деле сама не знала как лучше. Вдруг попытавшись спасти профессора, я подвергну опасности других людей. Может быть все же лучше сдать его в отдел по борьбе со сверхъестественным?
Перед глазами появился образ взлохмаченного профессора с треснутыми стеклами очков. Воодушевленного и веселого. Таким Лев Борисович был до злосчастного эксперимента, в результате которого стал чудовищем.
Нет, я должна попробовать помочь. Иначе совесть будет мучить меня до конца жизни. Уж себя-то я знаю, я каждый день буду прокручивать в голове события и думать, что могла спасти профессора, но отказалась от этой мысли в угоду своему страху.
— Может, сам выберешь? — сдалась я, отступая от колб с разноцветной жидкостью.
— Так и знал, что все придется делать самому! — пафосно заявил Шепелявый.
Я даже обрадовалась, что парень начал вести себя как прежде и перестал трястись от страха.
К моему удивлению он смешал содержимое нескольких пробирок и с важным видом протянул мне получившуюся мутную, шипящую субстанцию.
— Ты же говорил, что нельзя все вместе! — возмутилась я.
— Я такого не говорил!
— А "ты его убить хочешь или спасти" не твои слова?
И, подозрительно прищурившись,
— Так может это не я, а ты решил избавиться от профессора?
Парень даже не стушевался, уверенно ответив:
— После того, как он чуть не сожрал меня, это был бы вполне оправданный поступок, но нет, я, как и ты, хочу спасти Льва Борисыча от печальной участи. А говорил я не об ингредиентах, а о дозе.
Я вздохнула. Спорить с единственным человеком, который сейчас на моей стороне, определенно не стоит. Я взяла колбу из рук Шепелявого и спросила:
— Что нужно делать?
На этот раз настала очередь студента глубоко задуматься.
— Думаю, лучше влить содержимое в рот, но не уверен, что у тебя получится, — наконец ответил он.
Я погладила мохнатого малыша, все ещё сидящего на моем плече, и спросила его:
— Что скажешь, получится у меня напоить монстра этой бякой?
Я демонстративно по бултыхала содержимое стекляшки в руке. В ответ Волосатик вновь облизал мои щеки.
— Надеюсь, это означает да? — спросила я, не ожидая получить ответ на свой вопрос.
— Если честно, я вообще не понимаю, что происходит, — сокрушенным голосом пожаловался Витя.
Я бросила на него понимающий взгляд и ответила:
— И я тоже совершенно ничего не понимаю. Но советую на всякий случай бежать к выходу.
С этими словами я дернула засов на двери, скрывающей за собой злобную версию профессора Туманкина. Осветив пространство фонариком, встроенным в телефон, я увидела на земле у противоположной стены сгорбленную фигуру мужчины в разорванной, грязной одежде, висевшей клочьями. При моем появлении Лев Борисович приподнял голову и прожёг меня взглядом красных, налитых кровью глаз. Впервые в жизни я видела профессора без очков (и почти без одежды), и, должна признаться, таким он мне совершенно не нравился.
— Ма-ри-нааа! — провыл Лев Борисович, вскакивая на ноги, и, словно дикий зверь, бросился на меня.
Я успела отскочить, но пока плохо владела столь быстрым и сильным телом. Телефон выпал из рук и упал на землю экраном вниз. Фонарик продолжал работать, освещая вольер, в котором мы вновь сцепились с профессором Туманкиным в неравном бою. Неравным он был потому, что благодаря необычному существу, прицепившемуся к моей спине, словно рюкзак, я стала невероятно сильной и быстрой. Мне снова удалось скрутить профессора, но он ни в какую не хотел открывать рот, чтобы я влила в него жидкость из колбы.
— Ну же, Лев Борисович, за маму, за папу, — сквозь зубы говорила я, уговаривая профессора выпить зелье, — за Изольду Генриховна, которую вы разорвали на куски!
Последнее высказывание, кажется, подействовало, потому что Лев Борисович озадаченно уставился на меня красными глазами. Воспользовавшись замешательством профессора, я все же разжала его челюсти и влила половину порции содержимого тары, помня упоминание шепелявого о смертельно большой дозе.
Лев Борисович взвыл и задёргался. Я держала профессора до того момента, пока его тело не перестало трепыхаться и обмякло в моих руках.