Плачь, Маргарита
Шрифт:
Когда Гесс около полуночи вернулся домой, его встретил один Лей, сказавший, что дамы уже спят, а ужин в столовой. Рудольф до того вымотался за день, что поначалу не обратил внимания на то, что Эльза его не встретила, а Роберт остался у них на ночь, хотя всегда говорил, что в чужом доме ему снятся кошмары. Рудольф поинтересовался, как дети, и пошел в столовую. Лей прошел за ним следом и сел на другом конце стола. Рудольф несколько раз вопросительно взглядывал на него, наконец спросил, не случилось ли чего.
— Прожуй сначала, — буркнул тот. —
— Да? — Гесс покрутил в пальцах ножку бокала. — Пожалуй, стоит выпить за это?
— Я не буду. А ты пей.
— Чего ты мрачный такой?
— Голова болит.
— У меня тоже раскалывается. Вообще, этого следовало ожидать. Он еще осенью говорил. Что тут поделаешь? Он любит ее.
— Руд и, как ты думаешь, — осторожно начал Лей, — если она ему откажет, это будет очень тяжело?
— Не откажет.
— А если…
— Не откажет. Я знаю, что говорю.
— И все-таки ответь на мой вопрос. Гесс пожал плечами.
— Если ты сейчас откажешься от Маргариты, как ты думаешь, будет ей тяжело?
— Да черт тебя подери! — Лей болезненно поморщился. — Что за сравнение?
— Сравнение в том, что из двоих один всегда любит сильнее. А почему ты спрашиваешь?
— Ладно, ты мне ответил. Хотя я спросил о другом.
— Фюрер не Маргарита, конечно, а Маргарита не фюрер, — заметил Гесс. — Она, я думаю, пережила бы, а вот Адольфу еще одно разочарование ни к чему. Нужно его поберечь. Я завтра поговорю с ней, чтобы не дурила.
— Я уже с ней говорил.
— И что же?
— Молчала, слушала. Я сказал ей, что даже отказать можно по-разному.
— Вот это правильно. — Гесс зевнул. — Вообще, между нами, это черт знает что! Если б можно было его отговорить… Эти жены столько крови пьют.
— Бывают исключения — Эльза твоя, Магда, Карин…
— Да, бывают. Знаешь, а ты, пожалуй, прав. Я так устал сегодня, что туго соображаю.
— В чем я прав?
— Девчонка в самом деле может отказать. И главный вопрос — как! Если бережно…
Лей молча курил. Он понимал, что тонкий и деликатный Гесс завтра устыдится этого разговора.
Обычно дни рождения Лея в Кельне отмечались многолюдно и с пышностью. В прошлом году в этот день сорок раз прозвонил соборный колокол. Которой из поклонниц гауляйтера пришла в голову подобная идея, осталось неизвестным, но только Роберт вспоминал об этом с раздражением — было неловко перед старыми бойцами и ребятами из СА, которые, как ему показалось, начали глядеть на него не теми глазами.
Из всех наци лишь Герман Геринг был в этом плане универсал — мог примадонной блистать среди послов и принцев крови, а затем пить горькое пиво, плевать по углам и обниматься с работягами.
Роберт вчера сказал Эльзе, что никакого торжества не хочет: траур по Полине, недавнее нездоровье детей, собственное плохое самочувствие… Была и еще причина — оба знали о ней.
Вечером пятнадцатого собрались только близкие — Геринг, Геббельсы, Гиммлер,
— Сколько церемоний! — забавлялся поневоле слышавший все это Гесс. — Ай да Мартин! Ну не молодец?
Лей на это не реагировал. Отшучиваться ему лень было, а сказать правду он не мог — пришлось бы сказать всю правду. Про себя он решил, что Борману лучше официально быть в курсе дела, потому что как шпион он опасен, но как тайный шпион опасен вдвойне.
Праздник получился своеобразный. После казенной толчеи Коричневого Дома всем хотелось покоя, теплоты, и уютный дом Гессов к этому располагал. И виновник торжества умел не только вносить нервозность, но и снимать ее, если хотел, конечно.
Все уже знали, какое сообщение намерен сделать фюрер. Отношение к нему было однозначное: ни один из соратников по борьбе не одобрил решения Гитлера жениться на собственной племяннице, да еще такой неспокойной и непредсказуемой, как Ангелика Раубаль.
Подобный брак, как ни верти, не добавлял популярности лидеру партии, и самым разумным было бы вообще его скрыть от наибольшего числа приближенных.
Объявление о помолвке Гитлера и Ангелики Раубаль состоялось около одиннадцати вечера, и поздравления были приняты. Адольф был возбужден, Гели — спокойна и задумчива. Глаза ее постоянно были опущены. Лишь на троих она поднимала их, не страшась выдать свои чувства, и трижды вставал в них немой вопрос: «Что же дальше?»
Эти трое, Эльза, Маргарита и Лей, хоть и в разной степени, но были ее союзниками; она верила им. Они сказали «нужно подождать», «нужно щадить Адольфа». Она ждала, щадила.
Вальтер был в Мюнхене. Они уже виделись, но она внушала себе: нас двое, а Адольф один; нас ждет счастье, а его — страдание, которое нужно облегчить. И она готова была слушаться своих союзников и дышать дальше. Она только не понимала, отчего эти трое как будто сторонятся друг друга — Лей и Эльза почти не разговаривали, и какая-то тень встала между Гретой и Робертом.
— Я начну с того, что верну немцам Рейн! Я клянусь вам, что добьюсь этого в первые же годы! Вы слышите, Роберт, я начну с Рейна!.. — Голос Адольфа в соседней гостиной от волнения взвивался до высоких нот. — Я обещаю вам этот подарок к сорокапятилетию!
Ангелика вышла вслед за Гретой в маленькую курительную и прикрыла дверь.
— Давай покурим. Вот хотя бы эти, — предложила она и взяла со столика начатую пачку американских сигарет.
— Я пробовала, мне не нравится.
— Что с тобой?