Плач палача
Шрифт:
– Что «все»?
– Ты намного старше меня, не притворяйся, что не понимаешь. Штамп в паспорте не дает гарантий светлого, безоблачного будущего. Зачем тебе так понадобилось жениться на мне? – Нина пыталась заглянуть Геннадию в глаза, но он отводил взгляд. – Раньше тебе нужна была просто я, а теперь – я, но по закону. Зачем? Не нужно, пожалуйста. Это все испортит, а я так хочу, чтобы у нас все было хорошо!
Нина говорила от души. В какой-то момент, до этого неожиданного разговора, она почувствовала острую необходимость в продолжении этих странных отношений. Постепенно Геннадий стал ей близким человеком, без которого она не мыслила своего существования. Не только она, но он приобрел некую власть над ней. Он соединил в себе несоединимое: заботу и внимание отца, нежность и страстность любовника. Для Нины это было не потребительское, скорее –
Обретя благополучие в доме Геннадия, Нина решила одни проблемы, но получила массу других. Так всегда бывает. Ей стало казаться, что она лишилась очень многого, и порой она спрашивала себя: не лучше ли было вернуться в Саринск, признавшись в неудаче? Нет, она не могла сделать этого. Только представив, как искривится в ироничной усмешке лицо Ильи Стоянова, Нина отогнала от себя такие мысли. Да и Ленка – промолчит, но обязательно подумает, что подружка ее переоценила свои силы. Не говоря уже о маме – ей всегда хотелось видеть дочь самой удачливой, счастливой, получившей билет в райскую жизнь на земле. Так ведь она действительно имеет все в избытке. Нина даже не мечтала об этом, боясь загадывать на будущее. Ей не верилось, что такая сказочная жизнь может длиться долго. Но время шло, а ничего не менялось. Все попрежнему оставалось замечательным! Но какая ирония – признаться в этом невозможно. Она должна скрывать! И возвратиться домой она может только в роли победительницы. Неважно, с чем будет связана эта победа. Главное, чтобы ни у кого не было повода сомневаться в ее успехе – полном и безоговорочном!
Нина понимала, что вранье не может быть бесконечным. Когда-нибудь она сознается, однако сроки признания она отодвигала на неопределенный период. Ей было легко делать то, что она считала правильным. Это помогало не расстраиваться, не заниматься самобичеванием, безысходным и болезненным. Но иногда Нине казалось, что у нее слишком много поводов для огорчений и не замечать их, по меньшей мере, глупо. Кроме изменившихся отношений с мамой были причины впадать в хандру. К примеру, Нина ловила на себе долгие, полные нескрываемого интереса взгляды соседей, никогда не пытавшихся даже заговорить с ней. Они просто проходили мимо, не замечая ее, словно мимо пустого места, не отвечая на ее приветствия. Таким образом выказывалось осуждение того свободного образа жизни, который вела она с Геннадием. Поначалу Нине было неприятна такая реакция окружающих, а потом ей стало все равно. Она сама перестала удостаивать их своего внимания. Правда, закрывая за собой входную дверь, частенько сползала по стене на слабеющих ногах – тяжело играть пренебрежение под пронизывающими осуждающими взглядами. Теперь она более стойко реагирует на окружающих, особенно после того как решилась признаться в этом Геннадию. Она не могла больше носить в себе накопленную обиду. Высказавшись, она удивилась реакции Геннадия. Он засмеялся, сказав, что она не знает до конца глубины человеческого любопытства и коварства. Оказалось, что соседи даже участковому написали о том, что в его квартире проживает некая особа, и попросили проверить ее документы, прописку. Нина была шокирована, а Геннадий успокоил ее: небольшая денежная сумма помогла участковому закрыть глаза на то, что происходит у него на участке.
– Послушай, ты не из-за участкового и того письма предлагаешь мне выйти за тебя замуж? – вдруг осенило Нину, и
– Нина! – Геннадий смеялся так, как никто другой. Глядя на него, всегда было трудно удержаться, чтобы не составить ему компанию. – Хочу дать тебе столичную прописку, чтобы участкового не прикармливать. Ну, насмешила. Какой ты еще ребенок.
– Я не ребенок! – Нина недовольно сложила губы, резко поднялась, отмахиваясь от протянутых рук. Села в кресло напротив. – Ты помог мне повзрослеть быстрее, чем это было в моих планах.
– Перестань, Нина. Не нужно вспоминать первые дни нашего знакомства… Что было, то прошло, а сейчас я предлагаю тебе выйти за меня замуж, потому что люблю тебя, – уже серьезно сказал Геннадий. – Это достаточно серьезная причина, по-твоему?
– Слушай, а ведь я даже фамилии твоей не знаю, – тихо произнесла Нина, словно совершила грандиозное открытие.
– Я твоей тоже. Мы ведь не в паспортном бюро. Почему-то я сразу стал доверять тебе, и такие мелочи меня не интересовали. Я был уверен, что ты не станешь рыскать по ящикам и вынашивать планы ограбления, мошенничества.
– Ты смелый и доверчивый. И все-таки расскажи что-нибудь с автобиографическими данными.
– Ну, если хочешь – Геннадий Иванович Соболев. Мне скоро пятьдесят. Все, связанное с работой, опускаю. Расскажу когда-нибудь, по случаю. А пока совсем немногое, чтобы тебе не было скучно, – он закинул ногу за ногу, скрестил руки на груди. – Иногда кажется, что я еще не жил, что все еще вот-вот начнется, но это – иллюзия. Реальность более прозаична – я совершил столько ошибок, что, наверное, никогда не смогу искупить их. Слишком многое в прошлом, а будущее кажется таким неопределенным… От этого можно сойти с ума, поэтому я стараюсь жить сегодняшним днем. У меня есть высшее образование, которое мне практически не пригодилось, у меня где-то есть сын, которому не нужен я.
– Ты был женат?
– Очень давно. Мы расписались на первом курсе института – любовь с первого взгляда.
– И что случилось потом? – Нина с интересом смотрела на сидящего напротив мужчину, словно впервые видя его перед собой. Всегда респектабельный, уверенный в себе, он вдруг показался ей бесконечно одиноким человеком, долгие годы влачившим за собой груз собственных ошибок. И глаза его не смеются, как всегда – в них застыла тоска по безвозвратно ушедшей молодости, всему, что связано с ней.
– А потом оказалось, что я совершенно не готов к семейной жизни. Я стал изменять жене направо и налево. Я не мог остановиться, словно боялся упустить что-то особенное. Даже появление ребенка ничего не изменило. Стало еще хуже. В конце концов жена не выдержала, забрала сына и переехала к родителям.
– Ты не пробовал наладить отношения?
– Нет. Я был рад, что она оставила меня в покое. Через три месяца я был снова холостым и почувствовал какое-то бесовское возбуждение от того, что свободен. Это было самым важным для меня.
– Зачем же теперь ты хочешь расстаться со своей свободой, ради которой ты отказался от двух близких тебе людей? – Нина понимала, что Геннадий говорил кратко, не желая вдаваться в подробности, но сказано было и так достаточно. – Ты разлюбил жену. Хорошо, но неужели тебе никогда не хотелось узнать, как живет твой сын?
– Они уехали куда-то, а я не стал наводить справки. Тогда я не нуждался в этом. Тогда…
– А сейчас ты жалеешь?
– Что толку? Я стараюсь не думать об этом. Конечно, вернуть бы все назад – многое было бы подругому. С высоты прожитых лет легко быть мудрым. Ты забываешь, что прошло почти тридцать лет. Ценности изменились. Все изменилось. То, что я испытываю к тебе, – впервые со времен моей давно ушедшей молодости. Я не думал, что способен на такие чувства, – признался Геннадий, наконец усмехнувшись. – Начиналось все, как обычное приключение, которое скоро закончится.
– Да-а, классную роль ты мне отвел, Геннадий Иванович, – Нина поднялась, подошла к бару, открыла его и достала мартини. Она не так давно попробовала этот напиток и сказала себе, что ничего лучше нет. Жестом предложив Геннадию выпить с нею, получила отказ – это был не его напиток. Посмотрев на Геннадия осуждающе, Нина отвернулась к окну.
– Но ведь твое отношение ко мне тоже изменилось? Из коварного соблазнителя я превратился в другого человека, близкого тебе. Надеюсь, что так.
– Да, ты прав. Но мой ответ остается прежним: я не выйду за тебя замуж. Если для тебя это принципиально – я могу уйти.