Плач перепелки
Шрифт:
Чубарь неопределенно сказал:
— Вот видите!
— Но я не понимаю, какое отношение… словом, зачем вы мне даете читать это?
— Я же вам сказал, нас, видать, свел счастливый случай! Мне вот так доктор нужен! — И Чубарь провел рукой по шее.
В глазах доктора шевельнулось нечто похожее на заинтересованность.
— В конце концов, кто же вы? — спросил он.
— Я уполномочен создать партизанскую группу. А листовка эта — мой мандат.
— Вот что…
Они помолчали…
— Вы здешний? — наконец спросил военврач.
— Нет. —
— Я так в деревне слышал!
— Я не упрекаю вас, — улыбнулся Чубарь. — Это даже хорошо, что Беседь рядом. Не волнуйтесь. Мы теперь с вами быстро дойдем куда надо. Там у нас леса кругом.
— И мы их жечь должны?
Наивность доктора показалась Чубарю нарочитой. Но Чубарь сдержал злость. Наоборот, притворно захохотал и бросил с чуть заметным укором:
— В листовке же не об одном этом сказано. Надо читать до конца. А то вы как-то…
— Больше не прочтешь, чем написано, — упрямо сказал военврач.
— Однако что попало болтать не следует, — с подчеркнутой угрозой посоветовал ему Чубарь. — Тем более что лично вам ничего не придется жечь. Готовьтесь партизан лечить.
Казалось, разговор по этому кругу мог бы и закончиться. Но Чубарь еще спросил:
— Так принимаете мое предложение?
— Нет.
— Почему? — удивился Чубарь. Военврач, не задумываясь, ответил:
— Понимаете, я не подойду вам. Чубарь насупился.
— Не знаю, как объяснить, — сказал военврач, — но я не подхожу для вашего дела. И вообще…
— Доктор, вы клевещете на себя, — улыбнулся Чубарь.
— Нет, я говорю правду. Мне пришлось много пережить за последнее время… Об этом долго рассказывать. Но неужели не видно по мне, что я…
Чубарь отрицательно покачал головой — конечно же не видно.
— А я уже сколько времени боюсь смотреть на себя не только в зеркало, но и в воду, когда, бывает, наклоняюсь к ней напиться. Больной человек не может лечить других.
— Но по тому, как вы рассуждаете, вовсе не чувствуется…
— Не деликатничайте, говорите, — на лице доктора появилось что-то похожее на сочувственную улыбку.
Чубарь вдруг покраснел и кончил недоговоренную мысль уже со злостью:
— Я хотел сказать, что вы не похожи на того, за кого хотите выдать себя. Рассудок ваш в полном порядке. Даже злости у вас хватает, несмотря на то, что внешне…
— Это, пожалуй, не злость, это всего лишь беспомощная раздражительность.
— Вот видите, зачем тогда говорить ерунду, если понимаете?.. За это…
— Вы думаете, что теперь это самое страшное?
Чубарь не ответил, пораженный неожиданным открытием — с каждой минутой ему все труднее становилось разговаривать с этим человеком.
— Самое страшное, пожалуй, — пояснил вскоре доктор, — это сознание того, что ты уже ни на что не способен.
— А вам не кажется,
— Видите, вы уже называете вещи своими именами, — не меняясь в лице, сказал военврач, но в его голосе послышалось плохо скрытое злорадство, будто человек наконец получил то, чего домогался.
Чубарь покрутил головой.
— И тем не менее в своем безумии вы меня не убедили, — жестко ответил он.
— А я и не стремился к этому, — спокойно возразил доктор. — Просто я хотел сказать, что мне пришлось пережить такое нервное напряжение, которое делает человека в конечном счете если не сумасшедшим, как вы правильно выразились, то не пригодным ни к какому делу уже наверняка.
— Но кто же станет отрицать, что серьезное дело возвращает человеку его настоящий облик? — Чубарь некоторое время выжидал, что ответит на это военврач, но тот понурил голову и сидел безучастно. — Хорошо, я обещаю забыть обо всем, — будто спасая положение, сказал Чубарь, — что вы наговорили, но дальше вам идти не советую, надо выбросить из головы глупую, мягко говоря, идею дойти до Свердловска, это просто смешно!..
— Поверьте, мне вовсе безразлично, забудете вы о нашем разговоре или нет. К тому же ничего особенного, что заслуживало бы порицания, я не наговорил тут. И угрозы ваши…
Чубарь не дослушал.
— Мне врач нужен, понимаете? — волнуясь, повысил он голос. — Потому я и уговариваю вас. Наконец, потому я и не говорю вам, что недалеко отсюда остановился фронт и что вам недолго осталось идти до него!
— Но я не способен на то, чего вы хотите от меня, — упрямо повторил военврач.
— А я вам не верю! — сказал, словно подзадоривая, Чубарь.
— Тогда послушайте.
И военврач начал рассказывать ровным и глухим голосом, но опять будто с заученной легкостью.
… В ту ночь, как разразиться войне, военврач поехал в Барановичи на железнодорожную станцию, чтобы встретить брата, который только что окончил школу младших политруков и был направлен в 10-ю армию. Штаб 10-й армии тогда находился недалеко от Белостока, если не в самом Белостоке. Ближе туда было ехать через Брест. Но тем же поездом и из той же школы в Особый Белорусский военный округ ехал не один брат доктора. Из выпуска сорок первого года сюда направлялось несколько человек: например, пять младших политруков имели направление в политуправление 3-й армии, почти столько же выпускников получили направление в 28-й стрелковый корпус, штаб которого находился в Бресте. Жизнерадостные и еще по-студенчески беззаботные, они так и называли друг друга: белостокские, гродненские, брестские. Так вот, белостокские, в том числе и брат доктора, решили ехать до места службы кружной дорогой, через Гродно, благо времени хватало, и они, таким образом, ничуть не запаздывали.