Плачущий мальчик

Лелявина Алена

Ему было сложно общаться с сыном, между ними всегда был какой-то барьер. Роберт не любил слабость и сентиментальность и старался воспитать в Питере мужество и стойкость, но иногда перегибал палку и тем самым отталкивал сына от движения навстречу. Роберт не понимал, что с маленькими детьми так нельзя, нельзя оставаться каменным изваянием, чтобы показывать должный пример мужчины и надеяться, что этот же сын не сдаст тебя в дом престарелых в твои 70. Детям важно видеть в родителях плоть и кровь, а не бесчувственный каркас, изображающий отсутствие страха и любви. Питер мог часами о чем-то шептаться перед сном с Софи, но и часами молчать, оставшись наедине с отцом. В конечном итоге Роберт перестал пытаться наладить контакт с Питером и отпустил ситуацию, рассчитывая на то, что все решится само собой, без каких-либо усилий с его стороны, но в этом была его ошибка, которую он, увы, не мог признать.

Выходной день прошел спокойно, как всегда. Софи запекла лосося, не смотря на обещанные Робертом Питеру стейки, но мальчик не

напомнил об этом, он прекрасно знал, что отец про это забудет, как и прочие бесконечные обещания. Съездить в зоопарк, покататься на теплоходе по Гудзону, поесть пончиков на Риверсайд, и еще много всего прочего, что они не делали вместе, а сколько еще предстояло вместе не сделать, буквально разбегались глаза. Да, конечно, он был во всех этих местах с мамой, но это не тоже самое, что быть там с отцом, которого он практически не видел. После ужина они посмотрели какую-то очередную тупую комедию по ЭйчБиО, после чего Питер отправился спать, а Роберт и Софи еще долго сидели на шезлонгах на заднем дворе и смотрели на величественное звездное небо и каждый в тот момент думал о своем.

— Роберт, мне тоже не нравится картина. — вдруг произнесла Софи. — у меня от нее мурашки по коже.

— Значит, художник достиг своей цели — хмыкнул Роберт. — Джованни так и хотел. За натуральность и проникновенность эмоций он истязал собственного сына.

— Это ужасно. Если бы я была матерью этого мальчика, то я бы ни за что не позволила так издеваться над ребенком.

— Конечно. Истинные гении не останавливаются ни перед чем, когда речь идет о создании поистине великого шедевра. Границы дозволенного стираются и перестают существовать.

— Мона Лиза — великий шедевр. Плачущего мальчика ты несколько переоцениваешь, на мой взгляд. К тому же, мне кажется, что ты говоришь это с восхищением, хотя осуждение в данной ситуации было бы более уместно.

Роберт перестал улыбаться и открыл рот, чтобы донести до Софи свою точку зрения, как вдруг они услышали отдаленный протяжный звук, который постепенно трансформировался в плач ребенка.

— Питер. — обеспокоено произносит Софи и бежит в дом.

Они вместе врываются в комнату Питера. На комоде аквариум с рыбками горит тусклым светом и в этом блеклом, зеленоватом сиянии они видят, что мальчик спит. Софи едва слышно пробирается к кровати и садится на краешек. Грудь мальчика медленно опускается и поднимается, щеки сухие, а мохнатый Тед, рыжая обезьянка, выглядывает из подмышки Питера и немигающе сверлит глазами-бусинами взволнованную женщину. Софи поворачивается к Роберту, он манит ее рукой. Женщина еще раз бросает взгляд на лицо сына и, убедившись, что с ним все хорошо встает и подходит к двери.

— Мама. — слышит она за спиной сонный голосок. — это Донателло плакал.

— Кто это родной? — она поворачивается и хочет подойти к сыну, но видит, что он уже закрыл глаза и снова углубился в сон.

— Что он сказал? — Роберт прикрывает дверь детской, после того как Софи вышла.

— Сказал, что плакал Донателло.

— Донателло? Кто это? Имя то какое.

— Не знаю, он раньше никогда его не произносил. Странно.

Тихо перешептываясь, они поднялись к себе в спальню. Через некоторое время единственное горящее окно в их доме погасло и только одинокая цикада, отказываясь от сна, стрекотала в ночную тишину.

5

Дом наконец опустел. Софи, сжимая в руках кружку с кофе, сидела на кухне и умиротворенно улыбалась. Ей нравились эти моменты, когда после галдяще-кричащего утра и носящихся по дому мужчин, ее мужчин, все звуки постепенно сходили на нет, замирали, и тогда на сцену выходила чарующая картинка, наблюдать за которой можно было часами. Ее глаза непрестанно выуживали из окружающего пространства милые детали быта и плели из этих простых вещей необыкновенное полотно ее жизни. Она наблюдала за вьющимися в воздухе пылинками, зависавшими над диваном, плавным движением секундной стрелки часов, облачками пара, изгибающимися над ее кружкой. Сделав глоток кофе, она подставила свое лицо под падающие из окна лучи света. Было еще девять утра, но солнце уже ощутимо грело, разбрасывая по кухонной плитке бусины солнечных зайчиков. Здесь же у ее ног, подставляю под ласковое теплое солнышко пушистый живот, лежала Мисси. «Эй, подруга», — Софи улыбнулась и ногой почесала ее шерстистый бок, кошка и ушами не повела, женщина придвинула к себе блокнот с ручкой, чтобы написать список покупок на сегодня.

Софи была простой домохозяйкой, однако все ее дни были заполнены разнообразными делами, которые порой сложно было уместить в дневные часы: она была членом родительского комитета в школе Питера, постоянно организовывала мероприятия для их класса, перестраивала кабинет Роберта и в планах стояла реконструкция их ванной комнаты, посещала книжный клуб, готовила завтраки-обеды-ужины, писала статьи для литературных газет и даже вела собственный блог с рецензиями на книги. Возможно, наполняя свои будни тысячей и одним делом, она старалась отвлечься и не думать о своей жизни, которая в последнее время стала ее беспокоить. Может быть это и был тот самый кризис среднего возраста, который пускал жизнь, как поезда под откос, но ее мысли регулярно кружили вокруг нереализованности в профессии, и осознание неудовлетворенности настоящим моментом словно бы открывало ей глаза на прошлые

события, которые уже давно канули в лету. Она часто ругает себя за то, что поддалась на искущающие речи Роберта, обещавшего ей земные блаженства, если она не будет выходить на работу после рождения Питера, а займется домом и семьей, и только сейчас, в свои почти сорок лет, она поняла, что дом и семья — это не совсем то, чему она бы хотела посвящать все свое время. Однако поезд давно отошел от платформы и мчался в будущее, и запрыгнуть в последний вагон уже никак было нельзя. Спустя десять лет, потраченных на домашние дела, она нашла в своей душе горстку пепла, оставшегося от ее амбиций и страстной любви к журналистике из которого уже нельзя было слепить Эмпайр Стейт Билдинг. Человек со стороны, возможно, подумает, что она просто выдумывает себе проблемы, ведь все хорошо: влиятельный муж, большой дом, здоровый сын, но вся их жизнь напоминала прекрасный белый фасад здания с пышными фиалками в горшках у входной двери, и стоит только бросить взгляд за порог, как тебя поразят голые, бетонные стены, среди которых гуляет эхо. Софи часто вспоминает, как она выходила замуж за молодого архитектора-проектировщика, работавшего в конструкторском бюро и не хватавшего с неба звезд, как она была беременна Питером и продолжала писать статьи в «Харвард Ревью», работая там внештатным публицистом. Ставка за статью была небольшая, 50 центов за слово, но Роберт тогда уже основал свой бизнес и взял первых клиентов, поэтому ей не приходилось больше думать о деньгах. За всю свою жизнь, как и любой публицист, она несколько раз подступалась к собственному роману, но так на него и не решилась, а теперь уже и представить не могла. Лежа вместе с Робертом в кровати и слушая его легкое похрапывание, она все чаще задумывается о разводе, не от того, что с мужем было плохо, нет, просто хотелось что-то изменить, разорвать этот цикл сна и бодрствования и найти за его пределами ту, старую себя. И в этих мечтах она засыпала, умиротворенная и счастливая, чтобы утром снова обнаружить себя в том же самом доме, в той самой постели и в той самой жизни, которую так хотелось изменить, но было очень страшно начать.

Тем временем в прихожей послышались шаги, прервавшие ее печальные размышления. Шаги ребенка, мелкие и суетливые. Софи выпрямилась и бросила взгляд на вход в кухню, ожидая увидеть там Питера, который по какой-то причине вернулся из школы через час после ухода. Мисси взвилась в воздух, шерсть на ее загривке встала дыбом, она с урчанием уставилась на вход. Сердце женщины бухнуло в груди и провалилось куда-то вниз, трепеща в районе живота. Если Питер так рано вернулся со школы, конечно, если это был он, то явно что-то случилось. Но на кухню никто не вошел, вместо этого кто-то потоптался у двери, шаркая ногами по плитке, и затих. Скрипнула шестая ступенька лестницы, она всегда скрипела, когда на нее наступали. Софи встала со стула и направилась в прихожую. Пусто. Она бросила взгляд наверх, на площадку между двумя пролетами лестниц — все также никого. В доме царила оглушающая и какая-то зловещая тишина, слышно было только дыхание Софи и возмущенное пыхтение кошки. Женщина стояла словно приклеенная, она боролась с самой собой, понукающей пойти посмотреть, кто поднялся наверх и кричащей, чтобы она быстро вышла из дома, так как тот, кто был в доме не был Питером.

Софи глубоко вдохнула, медленно выдохнула, и начала подниматься по лестнице наверх. Первая ступенька, вторая, третья, сердце напряженно колыхалось и сбивало ритм. «Питер?» — позвала она. Нет ответа. Двадцатая ступенька, второй этаж, темно. Двери комнат были закрыты из-за чего в коридоре стояла почти кромешная темнота, нагромождавшая в углах черные, неразборчивые фигуры. Софи осмотрелась, затем подошла к комнате Питера и взялась за ручку двери. Из комнаты доносился легкий, едва слышимый шорох, как будто кто-то переставлял там вещи, присаживался на кровать, открывал двери платяного шкафа. По спине женщины побежали холодные мурашки, она закусила губу и, стараясь издавать как можно меньше звука, провернула шершавую ручку. В открывшуюся створку она увидела пустую комнату, распахнула дверь, заглянула за нее. Никого. «Кто здесь?» — тишина. Софи громко выдохнула, но снова застыла: из-под кровати торчали носки детских ботинок. Она видела, что они были поношенные, подошва в некоторых местах оторвалась, кожа была вытерта до дыр, Питер такое бы ни за что не надел. Одеяло с кровати сползло практически до пола и закрывало все, что находилось под кроватью, но обувь предательски торчала. Женщина услышала приглушенные всхлипывания и правый ботиночек исчез под одеялом. Софи почувствовала, как мелкие волоски на затылке встали дыбом, она взялась за край одеяло онемевшими пальцами и резким движением отдернула его вверх, но под кроватью было пусто, если не считать чужих, изношенных ботинок.

6

Десять утра. Перед Робертом, покрывая всю поверхность дубовой столешницы, лежит проектный план городской библиотеки. Мэрия обратилась к ним за ее реконструкцией месяц назад и, наконец, спустя бессчётное количество встреч и совещаний с ведущими архитекторами его фирмы, схема была отрисована, колоны расставлены, арки нанесены. Лично мэр попросил Роберта взять данный проект под свой контроль и, конечно, мужчина не смел отказать. Роберт склонился над чертежом и водя карандашом по каждой линии, проверял корректность составленной модели, через час состоится встреча с заказчиком, важно отработать сценарий.