Плацкарт
Шрифт:
– А вот и не лучше, – перебил его второй дед. – У меня там сестра, двоюродная, в Гомеле. Ну, получает она пенсии где-то тысячу пятьсот – на наши деньги. Но там и продукты дорогие, дороже, чем у нас…
Девушка достала кассету из плеера, положила на стол, вынула из сумки другую. Я заметил обложку – Том Уэйтс, альбом «Machine Bone». Она надавила на кнопку «play» и отвернулась к окну.
Я взял с третьей полки матрас, скрученный, с подушкой внутри, бросил на свою верхнюю полку. Спросил у девушки:
– Снять вам матрас?
– Что? – Она вынула левый
– Вам снять матрас?
– Нет, спасибо, не надо. Я не буду ложиться.
Дед в рубашке спросил:
– Девушка, а вы мне не уступите нижнюю полку?
– Нет, я наверх не могу.
Дед сморщил губы. Я раскатал по полке матрас. Из подушки высыпались несколько перьев.
В узком предбаннике у туалета стояли полная девушка в черной юбке и дядька в жилете с карманами.
Я спросил:
– Кто последний?
– Я, – ответила девушка.
Я поднял крышку мусорки, положил туда бутылку от пива. В ней лежала бутылка от водки и кожура мандаринов.
Открылась дверь в тамбур, дохнуло холодом и табаком. Загрохотали колеса. В вагон вошел дядька в очках.
Я зашел в туалет, закрыл дверь на защелку. Из стены торчал кран для пожарного рукава, покрашенный в красный цвет. Стекло было непрозрачное, с мелким узором. Я взялся за ручку окна, потянул ее вниз – не поддалась.
Старики уже спали, поджав ноги на полках. Я положил полотенце на железку с натянутой сеткой, сел рядом с девушкой. Она мельком глянула на меня, отвернулась к окну.
– Вы вообще ложиться не будете? – спросил я.
Она вытащила левый наушник.
– Вообще ложиться не будете?
Она резко мотнула головой.
– Нет. Я никогда не сплю в поездах. И раньше уснуть не могла, а после аварии – и тем более. Нога начинает ныть – почему-то, именно в поездах. – Она нажала на плеере кнопку «stop», вытащила второй наушник. – А вы из Москвы, или там работаете?
– Работаю. Уже скоро полгода.
– А я уже больше двух лет, как в Москве. У меня там раньше жил дядя – я поехала к нему, чтобы лечиться после аварии. Он был богатый, фирма своя. Продажа автомобильных масел. Я сначала жила у него, а теперь квартиру снимаю…
– А можно – мы будем на ты?
– Да, конечно. И заодно познакомиться можно. Меня зовут Катя.
– А меня – Дима.
– Очень приятно.
– Мне тоже. И ты так все время – если ездишь домой, то ночью не спишь?
– Да. Сижу, слушаю плеер. Приезжаю, две чашки крепкого кофе – и на работу. Я работаю в агентстве недвижимости, на Красных воротах. А живу на Домодедовской. Далеко, конечно, и с пересадкой, но это – Москва, не наша деревня. В Москве я могу сидеть в офисе и зарабатывать – более или менее. А у нас пришлось бы для этого бегать, целый день быть на ногах. А я так уже не могу…
Навстречу шел пассажирский, мелькали тускло освещенные окна. У деда на верхней полке свесился край одеяла. За перегородкой кто-то храпел.
Катя рассказывала:
– Я закончила наш филфак. С третьего курса торговала на «Спартаке» с девчонкой знакомой. После диплома – ну, не учительницей же идти? – одолжили денег,
– А где был ларек, с какой стороны?
– Если стоять ко входу спиной, то направо.
– Помню эти ларьки. Но тебя там, вроде, не видел…
– А я через год уже там не сидела сама – две девчонки работали у меня, продавщицы. Молоденькие, только школу закончили, но толковые. А я только товар подвозила. Квартиру снимала на Ленинской – чтобы ближе к Заречному. Машину взяла – «опель-вектра», девяносто пятого года. А потом на ней и разбилась. Все из-за гололеда. Машина – в лепешку, у меня – открытый перелом в трех местах.
Катя провела рукой по бедру и чуть ниже колена.
– Главное, что все помню – сознание не теряла. А в машине лежала бутылка вина – даже и не разбилась. Я открыла ее, пробку внутрь продавила и всю выпила – пока гаишники не приехали и скорая помощь. И знаешь, что менты мне потом заявили?
– Что ты пьяная попала в аварию?
– Вот именно. Меня же хотели во всем обвинить, хотя я правил не нарушала, просто жуткий был гололед. Пришлось все связи поднять, чтоб отмазаться. И в больнице потом то же самое – свинство полнейшее. Мне дядя лекарства передавал – дорогие, пятьдесят долларов за укол. А медсестры кололи мне дешевое обезболивающее, а мое отдавали знакомым своим. Это мама случайно увидела, устроила им скандал. Они извинялись… Ладно, выйду я покурю.
– Я с тобой.
– Ты что, куришь?
– Нет, не курю. Так, постою с тобой в тамбуре.
– Я сама очень редко курю. Просто сейчас…
В тамбуре было холодно. На заиндевевшем стекле отпечаталась чья-то ладонь. Толстый мужик курил и пил «Клинское».
– Когда я у дяди жила, все было шоколадно, – сказала Катя. – У него детей своих нет, поэтому он относился ко мне, как к дочке. Везде с ним ходила – по ресторанам дорогим, суши всякие ела. Он был любитель суши. И дорогих коньяков – «хенесси» и «мартель». И пил за рулем – хоть бы что. Выйдем с ним из ресторана – он такой пьяный, что я даже в машину с ним боялась садиться, тем более, после аварии…
Мужик бросил под ноги бычок, растоптал, открыл дверь и вышел из тамбура. Катя затянулась, выпустила дым.
– …А потом проходит пятнадцать минут, максимум – полчаса, и он уже, вроде, не пьяный. А когда узнала, что его застрелили, я не могла поверить. Не могла понять, как такое могло случиться. – Катя выбросила бычок. – Пошли, я замерзаю.
Катя шептала:
– Фирма была небольшая, никому он дорогу не переступал, с бандитами не общался – ну, насколько я знаю. После этого мне пришлось все самой. Жена его – она меня на два года старше всего – меня, естественно, выгнала: зачем я ей? Она скоро замуж вышла опять, привела какого-то идиота. А я устроилась в агентство недвижимости. Пошла туда специально, чтобы себе квартиру найти, а потом и осталась. И квартиру нашла неплохую. Практически рядом с метро – две остановки троллейбусом, и недорого, двести пятьдесят, хотя такая сейчас стоит как минимум триста. Я каждый месяц жду, что хозяйка мне цену поднимет, но пока не поднимает…