Пламенеющий Меч
Шрифт:
Девушка строго напомнила себе, что они с отцом — беглецы и отцу срочно нужна медицинская помощь, а другого лекаря, кроме этого пьянчуги, здесь нет. Хорошо еще, что хоть он подвернулся. Немного успокоившись, Занна сообразила, что из-за них с отцом ни у кого просто нет времени заняться Янисом, и даже Гебба сбилась с ног, готовя еду, постель и бинты. Ну что ж, в таком случае, кому как не ей, Занне, облегчить страдания раненого командира.
Осторожно, стараясь не потревожить Яниса, девушка поправила простыни и подушку, с трудом подавляя в себе желание дотронуться до его лица или погладить по голове. Потом она нашла чистую тряпку, смочила ее водой из кувшина и протерла раненому щеки и лоб. Налив немного воды в кружку, она заставила Яниса сделать несколько глотков (хотя куда больше воды пролилось на подушку).
Увы, нет. Он снова беспокойно заметался, повторяя что-то невнятное. Все попытки успокоить его ни к чему не привели, и Занна испугалась. Она уже хотела позвать Бензиорна или Геббу, когда Янис опять немного успокоился, и речь его стала более членораздельной. Занна наклонилась пониже и прислушалась. Янис открыл глаза и непонимающе уставился на нее.
— Эмми? — слабо проговорил он. — Там свет… Спускайся… Желаю удачи, грустная красавица Эмми…
Занна резко выпрямилась. Проклятие, что еще за Эмми? Ясно, что это какая-то баба! Но в убежище Ночных Пиратов Ванна знала всех, и женщины по имени Эмми среди них не было. Кроме того, он назвал ее красивой! Занна вспыхнула от обиды. Чем этот болван занимался в ее отсутствие? У него же мозгов не больше, чем у младенца! «Нет, — твердо сказала себе Занна, — у меня и так хватает забот, чтобы еще и думать о всяких глупых контрабандистах. Мне нужно заботиться о папе». Занна готова была поклясться, что какая-то там Эмми, кто бы она ни была, вряд ли сумела бы в одиночку вырвать Ваннора из лап магов.
Янис уже замолчал, но продолжал ворочаться и снова смял простыни и раскрылся. Занна бросила на него холодный взгляд. Пусть эта самая Эмми и поправляет ему одеяло, если она такая замечательная. Занна и так уже потеряла много времени. Она решительно повернулась и, не оглядываясь, вышла из комнаты. Только сейчас девушка почувствовала, как она устала, но надо было узнать, как дела у отца. Ему-то она нужна! Но лишь когда Занна не смогла найти дверную ручку, она поняла, что надо вытереть глаза.
— Наверно, это от дыма, — пробормотала девушка и захлопнула за собой дверь.
На кухне ее уже ждали Бензиорн и Тарнал. Едва взглянув на их мрачные лица, она сразу же забыла о Янисе. Тарнал встал, осторожно взял ее за руку и усадил на стул. Занна разозлилась, вырвала руку и вскочила.
— Что с папой? — закричала она. — Что случилось? Тарнал хотел было что-то сказать, но так и не смог. Занна впервые увидела на его глазах слезы. Он вопросительно посмотрел на лекаря. Бензиорн, сидевший у очага, наклонился к девушке и взял ее за руку.
— Твой папа рассказывал, как ты помогла ему бежать из Академии… — начал он.
Занна изумленно уставилась на него. С отцом что-то случилось, а этот сумасшедший, похоже, собирается тратить время на пустую болтовню! Однако надо отдать лекарю должное: теперь, протрезвев, он вовсе не казался дураком, а, наоборот, производил впечатление человека умного и доброжелательного.
— Что с папой? — тревожно спросила Занна.
— Честно говоря, я был изумлен, — продолжал Бензиорн, словно он не слышал ее вопроса, — что у тебя достало мужества столько сделать для отца. Но не все еще позади, Занна. Отцу вновь нужны твое мужество и твоя помощь. — Он крепко сжал руку девушки. — Кисть его слишком тяжело повреждена, чтобы я мог спасти ее.
— Нет! — вскричала Занна. Ее сильный, мужественный папа должен стать калекой?! Одна мысль об этом была ужасна. На глазах у девушки выступили слезы, но голос ее не дрогнул. — Ты уверен в своих словах? Неужели нет никакой надежды?
— К сожалению, — сказал Бензиорн. — Я ведь знаю, о чем ты сейчас думаешь: этот лекарь — горький пьяница, что он может понимать? Будь здесь человек знающий, отец не остался бы калекой. Увы, ты не права. Я очень неплохой лекарь и уже спас руку этому вашему молодому контрабандисту — Тарнал может подтвердить. Я был лучшим из смертных целителей в Нексисе, пока не явились призраки
— Конечно, я пойду, — не колеблясь, ответила Занна. — Скажите, что мне следует делать.
На болотах ночью было холодно и жутко. На открытой — если не считать многочисленных бугров — местности ничто не могло защитить путника от пронизывающего ветра. Берн зябко поежился и надвинул капюшон пониже. Не место городскому человеку в этой проклятой глухомани! В отличие от старшего брата пекарь так и не удосужился выучиться верховой езде и теперь горько жалел об этом. Первое время Берн ехал по широкому тракту, но потом свернул и с тех пор обычно устраивал привалы по ночам, но в этот раз, незадолго до заката, он обнаружил вдали черное пятнышко.
«Не иначе какой-то лесок», — подумал Берн и решил, что это, возможно, и есть те самые деревья, о которых говорила волшебница. Сдуру он вообразил, что успеет достичь их до темноты, но жестоко ошибся.
В который раз уже пекарь пожалел, что так самонадеянно согласился выполнить поручение этой колдуньи. Однако стоило ему только вспомнить мешки с отборным зерном у себя в погребе, раскаяние уступало место жадности. Вот и сейчас это воспоминание заставило Берна улыбнуться. То обстоятельство, что при этом он обрекал на смерть каких-то людей, мужчин и женщин, не беспокоило пекаря вовсе. Когда все трудности останутся позади, он, Берн, будет, по существу, единственным пекарем в Нексисе! Он сможет назначать любую цену на хлеб, и никто ему и слова не скажет. Мечты о будущем богатстве укрепили его решимость. К тому же до цели уже рукой подать. Благодаря лошади, которой, вместе с подробными указаниями, снабдила Берна волшебница, путь до сих пор был не таким уж трудным. Если теперь повернуть назад, получится, что он только зря проездил. А главное (хотя в этом Берн ни за что бы не признался даже самому себе), он до умопомрачения боялся колдуньи с холодными глазами.
Но что это? Вдали послышался какой-то зловещий вой, и пекарь похолодел. Ему поневоле вспомнились сказки о страшных болотных призраках и злых духах, которыми пичкали Берна в детстве. Ужасный звук раздался ближе, и все эти россказни моментально вылетели у пекаря из головы. Это был волчий вой! Лошадь, похоже, тоже его узнала. Испуганно заржав, она едва не сбросила всадника и бросилась наутек.
Теперь Берн думал только об одном: как бы удержаться в седле. Он судорожно вцепился в гриву лошади, а та во весь опор несла его неведомо куда. Наконец Берн нашел в себе силы отпустить гриву и натянул поводья, но это не произвело ни малейшего впечатления на перепуганное животное. Ноги незадачливого пекаря выскочили из стремян, и он потихоньку начал сползать с лошади. Внезапно кобыла налетела на какое-то невидимое в темноте препятствие и упала. Берн перелетел через ее голову и тяжело ударился о землю. Больше он ничего не помнил.
…Когда Берн очнулся, уже наступил день. Было очень холодно, все тело болело, в голове шумело. Другой на его месте постарался бы припомнить, что пил накануне, но пекарь был слишком скуп, чтобы, подобно отцу, тратить деньги на выпивку, и, поглощенный заботами о барыше, не имел времени заводить дружков и собутыльников. Более того, он вообще считал дружбу непозволительной роскошью.
Со стоном Берн перевернулся на другой бок, и первое, что он увидел, был труп его лошади со сломанной шеей. Тут наконец пекарь вспомнил вчерашних волков и безумную скачку по болотам. В ужасе Берн попытался подняться на ноги и с опозданием сообразил, что если волки не нашли его ночью, когда он лежал без сознания, то теперь опасность наверняка миновала.