Пламя гнева
Шрифт:
Лина вспыхнула.
— Я не стану вас слушать! — сказала Лина. — Нет, нет!..
— Лина, что это значит? — Эдвард взял её за обе руки.
— Нет, нет!. — повторила Каролина, испуганно глядя на него. — Я не знала, что вы такой.
— Какой, Лина?.. Какой?.. — Сердце у Эдварда замерло; предчувствие новой неожиданной беды нависло над ним.
— Ужасный, бесчестный человек! — с усилием выговорила Лина. — Мне нельзя вас слушать! Мне запретили!.. — Она прикрыла лицо рукой и убежала.
Якоб Ферштег, бледный, в ватном сюртуке, весь обвязанный, вышел вслед за нею к
— Правда ли, Эдвард, — мигая от волнения, спросил Якоб Ферштег, — правда ли, Эдвард, что ты оказался недостойным слугою своего отечества, что ты дикарей хотел возмутить против своего законного короля?
— Тысячу раз я готов был сделать это! — сказал Эдвард. — Несчастные туземцы правы, когда бунтуют против столь подлого угнетения!
Якоб Ферштег встал, трясясь не то от лихорадки, не то от испуга.
— Оставь мой дом, Эдвард Деккер! — сказал Якоб Ферштег. — Или ты думаешь, что в честном голландском доме потерпят такого гостя?
Свёрнутая в трубку рукопись дрогнула в руке Эдварда.
— Прощайте, менгер Ферштег, — сказал он.
«Утрату чести» Эдвард унёс с собой на груди.
Глава тринадцатая
Конец карьеры
Один только раз после того Эдвард ещё увидел Каролину.
Он бродил без цели по улицам Батавии. Много дней уже он скитался без дела, без работы. Он ночевал в китайской ночлежке и ужинал печёными бананами. Его никуда не принимали на работу.
— Ваши бумаги? — спрашивали у Эдварда. Он смущался и уходил.
Батавская судебная палата сняла с него обвинение в растрате, но оставила в силе обвинение в небрежном ведении дел.
«Ввиду несовершеннолетия контролёра Деккера, — постановил суд, — от наказания его освободить, но недостающую по его небрежности в кассе сумму — две тысячи гульденов — обязать покрыть из собственных средств».
Две тысячи гульденов!.. Эдвард не мог бы в обоих карманах наскрести и гульдена с четвертью.
Много дней бродил он так, без денег, без работы. В Колониальном управлении его не брали даже на должность младшего писца.
Иногда он писал прошение на голландском языке для малайца на Старом базаре или переводил ему на малайский казённую бумагу, полученную из суда. Так он перебивался с полгода.
«Отчего твои дела так плохи? Твой брат Ян уже имеет в Рембанге [29] табачную плантацию», — писала ему из Голландии мать. Эдвард не спрашивал адреса Яна, — ему не хотелось увидеться с братом. Он почти не писал домой. У него не было постоянного жилья.
29
Рембанг — район на северо-восточном побережье Явы.
Бродя без цели, он забрёл как-то раз поздним вечером на широкую главную улицу Батавии. У генерал-губернаторского дома он увидел огни и экипажи в несколько рядов. Генерал-губернатор Ван дер Бош давал торжественный бал.
В свете огней, между колоннами, в грозной духоте тропической ночи, по мраморной генерал-губернаторской
В большом зале ужинали; ужинали и в колясках внизу. Коричневые босые лакеи выносили сюда вино и блюда с дичью.
Эдвард увидел здесь Каролину. Она сидела в коляске с матерью во втором ряду. У обеих были счастливые лица, обе радовались тому, что хоть и во второй ряд, но попали всё же на бал к самому генерал-губернатору. Из соседней коляски, перегнув тонкую талию, с Линой разговаривал смеясь молодой офицер. Эдвард вздрогнул: он узнал Ван дер Фроша.
— Лина! — сказал Эдвард. Он стоял близко, шагах в шести.
Лина увидела его; она побледнела и отвернулась к матери. Растерянность и сожаление выразились у ней на лице.
Ван дер Фрош поднял голову. Он стал с беспокойством осматриваться. Сделав усилие над собой, Эдвард отошёл в тень.
Каролина сейчас же успокоилась, лейтенант, пригнувшись, снова весело заговорил с нею. Лина прошептала что-то на ухо матери и больше не обернулась.
Колониальная карьера Эдварда была кончена.
Часть вторая
Раджа Лебака [30]
30
Лебак — княжество в западной части Явы.
Глава четырнадцатая
Эвердина Ван-Винберген
Эвердина ступила на трап и остановилась в смущении Она увидела низкий берег, чужую страну и пальмы, похожие издали на гигантские метёлки с распущенными на конце петушиными перьями.
Эдвард надолго запомнил её такою: в гладком коричневом платье, с зубцами кружев у ворота, с дорожным саквояжем в руке, на трапе «Сенделинга». Так он увидел её в первый раз.
Никто не протиснулся к Эвердине из толпы встречающих, никто не назвал по имени, не бросился её обнять.
«Значит, сестра Генриетта не приехала встретить меня из Паракан-Салака?»
Эвердина обвела толпу уже испуганными глазами.
Что она будет делать здесь одна в чужой стране?
— Не нужно ли юфрау [31] носильщика? — Худой, плохо одетый человек протиснулся к ней из толпы.
Эвердина с удивлением смотрела на странного носильщика. Он загорел до черноты и был очень худ, но говорил вежливо и просто. У него были синие глаза северянина.
— Пожалуйста! — сказала Эвердина.
31
Юфрау — молодая женщина.