Пламя и тьма
Шрифт:
— Это хорошо. Но он не говорит. Они берут кучу анализов.
— Но почему ты не там?
— Я не могу... один. Я чертовски напуган. Что, если он меня не узнает? И мама всё ещё не здесь. Демон привезёт её. Фейт забросит детей к Райли и подъедет позже.
— Коннор. Ты разве не должен увидеть отца первым, чтобы ты смог переговорить с мамой, прежде чем она войдет?
— Это не будет иметь значения. Она захочет оказаться там сразу же. Она не замедлится настолько, чтобы я переговорил с ней.
Пилар схватила его, сжав кулаки на отворотах жилета
— Он очнулся, и вокруг никого, кого бы он знал. Коннор, подумай.
Ох, бл*дь. Бл*дь. Он облажался.
— Чёрт-чёрт. Я грёбаный идиот. Я киска. Бл*дь!
Она взяла его за руку.
— Будешь винить себя позже. Давай, пойдём.
Чувствуя себя слишком переполненным всем, чтобы обуздать свою голову, Коннор позволил ей отвести себя в больницу.
Почти за два месяца нахождения в коме ожоги Хусиера и другие его раны зажили. Его кожа зарубцевалась, но была целой. Они сняли его с аппарата искусственной вентиляции легких вскоре после Дня Благодарения. Все его травмы заштопали. Кроме его головы.
Часть его черепа по-прежнему была вшита в живот, несмотря на то что остальные его раны зажили, они оставили его череп открытым на случай, если им понадобится опять вмешаться, чтобы минимизировать повреждения при дальнейшей операции. Коннор до сих пор не привык к наклонной трещине в голове отца, или к мысли, что там прямо под кожей его неряшливого скальпа находится открытый мозг.
Он сосредоточивался на руках отца, а не голове, когда находился рядом с ним. Его голова была слишком слаба. И Коннор был не способен найти там надежду.
Но когда они с Пилар вошли в палату отца, первое, что он увидел, были его глаза. Они были открыты и наполнены жизнью, и на секунду Коннор испытал ошеломляющую надежду. На этой кровати и в этом теле был его отец. Он подошёл к нему и наклонился, чтобы поцеловать его лоб.
— Привет, папа. С возвращением.
Хусиер моргнул, но больше никак не отреагировал.
Тем не менее, Коннор подумал, что отец не узнает его. Скорей всего. Трудно быть уверенным. Доктор сказал им по дороге сюда, что анализы показали, что у Хусиера чувствительность во всём теле, зрачки функционируют, и он может следовать простым командам.
Но он не мог или не хотел говорить, и он не проявил никаких эмоций, кто бы что ему не говорил. И он не мог держать ручку… мог схватить её, но не так, как нужно, чтобы иметь возможность воспользоваться ей. Как будто он забыл, как это делается. Он не мог писать. Казалось, он полностью утратил слова и даже само представление о них.
Коннор не знал, насколько его отец вернулся.
Но потом дверь распахнулась, и его мать оказалась там.
— Я здесь, Хус. Детка, я здесь. Здесь. Теперь ты останешься со мной.
Плача, она оттолкнула Коннора назад и сделала то же, что и он, наклонилась через боковой поручень и поцеловала мужа в лоб. Коннор наблюдал за тем, как она сжала кулаком подбородок Хусиера… так как всегда делала, хотя обычно
— Я здесь, детка. Прямо здесь. Будь со мной, ладно?
И отец Коннора улыбнулся.
Коннор ощутил руки на своей спине. Он развернулся и крепко обнял Пилар. Она крепко вцепилась в него, и так они и стояли. Он не знал, что и думать, и сможет ли он перестать так бояться за своего отца, или, возможно, будет ещё больше страха, но он знал, что женщина, обнимающая его прямо и сейчас сделала его лучше и сильнее.
— Что ты делаешь?
Коннор взглянул через плечо и увидел Пилар в своей футболке, и, казалось, больше на ней ничего нет. Чёрт, он любил жить с ней. У него была его личная красотка. И только для него.
— Готовлю тебе завтрак.
— Серьезно? — она встала сбоку от него. — Оу.
— Что оу? Всё замечательно. — Он развернулся и засунул в духовку противень оранжевых рулонов, которые достал из упаковки. Затем притянул её в свои объятья и проскользнул руками под футболку. Ага. Больше ничего.
— Не думаю, что это считается «приготовлением мне завтрака». Но спасибо.
Он поцеловал её.
— У нас есть где-то около пятнадцати минут.
— Едва достаточно времени для хорошего начала. — Она поцарапала кончиками пальцев по его обнаженной груди.
— Нет, я не хочу... ладно, да, хочу. Всегда хочу.
— Знаю. — Она схватилась за резинку его треников, но он перехватил её руки и удержал их.
— Но сначала я хочу сделать кое-что ещё. Я хочу подарить тебе рождественский подарок сегодня утром, пока мы только вдвоём. Перед тем, как мы уйдем, и разразится это безумие со всеми. Я не хочу кучку зевак, когда подарю его тебе. — Они уже были на вечеринке в клабхаусе «Банды» и на вечеринке 76 пожарной станции. Сегодня Рождество, и они отправятся к Демону и Фейт, а затем в больницу.
Его отец по-прежнему не разговаривал. Он просто не знал как. Но он узнал свою старуху и сына.
Это то, что он потерял, ему просто придется выучить снова. Это займет какое-то время, но Коннор наконец-то ощутил такую надежду, типа уверенности. Его старик боец. И он вернётся.
Пилар улыбнулась и погладила его живот.
— Круто. Позволь мне достать и твой подарок тоже. — Прежде чем он смог остановить её, она развернулась и вышла из комнаты. Коннор взял коробочку, которую припрятал за столешницей, потом сел за стол и стал ждать.
Она вернулась с маленькой коробкой, завернутой в красивую бумагу. Она была немного больше, чем та, что была у него для неё. Когда она села, он толкнул свою коробку к ней и произнёс:
— Я хочу начать первым.
— Может, мы должны подбросить монету? — она рассмеялась, её золотые глаза наполнились юмором и счастьем.
— Просто открой чертову коробку, Кордеро.
Она сделала это, а потом уронила её на столешницу и отпустила руки.
— Боже. Коннор. Это...
Он притянул коробку к себе и вынул из неё золотое кольцо.