Пламя моей души
Шрифт:
— Ты должна его уберечь, — проговорила Елица, отпуская руку княгини.
— Кого? — не поняла та в первый миг, но ахнула вдруг, прижимая ладонь к животу.
Покачнулась — и пришлось её под локоть поддержать, а то и упала бы, наверное. Вошла в горницу Мира и, застав женщин почти в обмороке, подбежала, налила воды в кружку и подала Зимаве, вопросительно и тревожно глядя на Елицу. А та и сама не понимала, как случилось такое, как смогла она увидеть жизнь, что уже зародилась в женском лоне. Так ясно — никаких сомнений быть не может.
— Отведи княгиню в её покои, — велела она челядинке строго.
Мира кивнула
Отшумела страва буйная только через три дня, и стало наконец тихо в кроме. Да жизнь, что входила помалу в русло спокойное, привычное, не остановилась совсем. Пришлось уж собираться и в дорогу до Радоги. Честь по чести предстать перед Остромиром и Радимом — мужем, с которым Елица дальше жить не могла просто. Не могла после всего, что случилось, после того, как забилась жаром в душе её любовь настоящая, та, которая до смерти самой не угаснет. И которой она едва не лишилась.
Собиралась с ней в дорогу Мира, которая всё сетовала, что в детинце уж засиделась: до того сильно хотелось ей снова в путь отправиться. Елица усмехалась только её рвению: уж она о дорогах тех хотела бы хоть на луну одну забыть, да всё не получалось никак. Коль сложится всё в Радоге, там и в Остёрск надо будет ехать. Вести недобрые туда, конечно, раньше долетят, да Ледену теперь всё одно княжий стол принимать, а Елица в тот миг хотела рядом с ним быть. И с Любогневой желала свидеться, чтобы хоть как-то поддержать в дни трудные, как узнает та о смерти старшего сына.
Вынесли отроки ларь Елицы во двор, в телегу обозную сгрузили. Она ещё раз окинула взглядом горницу свою, словно та вдруг перестала быть для неё желанным домом. Теперь дом там, где Леден — и никак иначе. Мира встала у дверей, подгоняя безмолвно, а после едва не бегом побежала впереди.
Внизу уж собрались все, ожидая только, как женщины спустятся. Туманный нынче выдался рассвет. Всё пряталось Око в ворохе облаков, что тянулся вдоль окоёма, расползаясь лениво, переливаясь то золотом, то багрянцем бледным. Духота стояла в воздухе — не иначе гроза в пути застанет. Елица чуть ослабила повой вокруг шеи. Нехорошо так стало на миг, словно перед глазами всё перевернулось, поплыло — да и остановилось снова.
И тут тонкие пальчики сомкнулись на её локте. Она оглянулась: Вышемила смотрела в её лицо, блестели глаза её большие, чистые под тревожным изломом бровей.
— Я уеду вместе с Зимавой, верно, — почти шепнула боярышня. — Нечего мне тут больше делать. Надолго слишком я ушла из дома. Другого здесь не обрела.
Елица не удержала вздоха. Погладила Вышемилу, очень повзрослевшую за эти луны, по плечу, зная, что не слишком-то это её утешит. Пусть и случилось за неё отмщение смертью Камяна, а не облегчало это её души. Потому как печалилась боярышня дюже о том, что Леден не к ней сюда вернулся. Пусть и вызволить помог, да после оборвал все надежды на то, что они могут вместе быть. Наверное, и хотелось Вышемиле винить в том Елицу, которая милого её сердцу мужчину
И вот только сегодня та хоть немного оттаяла, поговорить напоследок захотела — да хотя бы попрощаться. Да только взор её всё к Ледену, который поодаль стоял, держа своего коня под узду, обращался. Словно Вышемила еще ждала чего-то, поверить не могла.
— Это хорошее решение, — проговорила Елица. — Мать счастлива будет увидеть тебя снова. И в Логосте ты сейчас нужнее. Меня ещё долго не будет.
— Ты Ледена береги, — не удержалась от напутствия Вышемила, чуть отстраняясь от её руки. Видно, всё ж долго ещё серчать будет. — А то он всё в опасности рядом с тобой оказывается.
Изогнулись неприязненно полные губы боярышни, и взор она потупила, вновь коротко взглянув на княжича.
— Я постараюсь, — Елица и сама на него обернулась.
Встретила взгляд его вопросительный, будто очень он хотел в этот миг слышать, о чём женщины разговаривают. Посмотрела она на кисть его, крепко перевязанную: порез глубокий на ладони его остался, пальцы двигались плохо, да лекарка Меленья, самая умелая в Велеборске, сказала, что сильно жил он не порезал, а потому заживёт со временем, хоть и подвижности былой в руке уже не будет. Благо, что в довесок ко всему, запястья он не сломал, только ушиб крепко.
— Доброго пути тебе, Елица, — Вышемила замялась на миг, но всё же обняла её порывисто.
А после отошла, вернулась под взор отца, который тоже провожать княженку вышел. Чтибор скоро собирался возвращаться в Логост вместе с дочерьми обеими. Подошёл сказать пару слов в путь и Доброга. А за ним Осмыль — как Елица вернётся, его здесь уже не будет.
Каждого она благодарить хотела за то, что сделали они, что сумели сплотить остатки Велеборского войска и прогнать захватчиков. Да столько раз она это сделала за последние дни, что уже неловко было повторять.
Скоро и выехали из ворот. Да вновь зародилось в душе чувство, что по кругу их с Леденом Макошь водит. Вот и снова легла дорога в Радогу. Снова вместе, да теперь не врагами, которые лишь по необходимости одной вынуждены были рядом ехать — а теми, кто жизнь связать решил друг с другом. Будто хотела Мать, чтобы поняли они многое на дорогах этих, осмыслили. Воспитала она детей своих, вразумила — и отправила к началу, чтобы избавились они от последних преград там, где рухнули первые. В тот миг рухнули, как решила Елица идти в лес — искать пропавшего княжича.
Волновалась она, конечно, что Радим от обиды большой не пожелает её отпускать. Что встанет на сторону сына Остромир, а там и вся Радога: хоть дела семейные надо бы внутри решать. Да уж убедилась Елица, что люд, коли хочется ему сильно, в любое дело личное вмешается. А там худом обернуться может. Но старалась она мысли такие от себя прочь гнать — даже Ледену о том не рассказывала. Да он, кажется, чувствовал всё, все тревоги её. Каждый раз, как прикасался, как удавалось им хоть единое мгновение наедине побыть. А это гораздо труднее стало: кметей кругом много. Да ещё Мира глазастая, заботливая дюже, словно решила в деле этом обязательно переплюнуть Вею.