Пламя над Англией. Псы Господни
Шрифт:
– Что? Подобает ли мне, королю Испании, склонить голову перед наглым ультиматумом еретички?
– Нет, если подчиниться смертному греху гордыни, требующему, чтобы вы с высоко поднятой головой принесли на алтарь гордыни восемь благородных сеньоров.
Король сморщился, словно от физической боли. Но он тут же взял себя в руки, будто вспомнил нечто, упущенное ранее, способное спасти его от позора.
– Даже если бы я захотел, я бессилен помочь. Это вне моей компетенции. Я всего лишь король Испании. Я не распоряжаюсь святой инквизицией. Я не смею вмешиваться в дела Господа. Я этого себе не позволяю, я – тот, кого вы обвиняете в гордыне.
Но настоятель Санта Крус лишь соболезнующе улыбнулся, поймав
– Неужто вы обманете Господа, прибегнув к отговорке? Вы полагаете обман Господа достойным делом? Разве можно утаить от Него то, что у вас на сердце? Если благо Испании, здравые государственные соображения требуют, чтобы вы остановили карающую руку инквизиции, разве ваш Генеральный инквизитор станет вам перечить? Разве никогда раньше испанские короли не вмешивались в такие дела? Будьте же честны перед Господом, король Филипп. Берегитесь зла, прячущегося в складках мантии, я вас уже остерегал. Сбросьте мантию гордыни, сын мой. Это одеяние вечного проклятия.
Король посмотрел на него и тут же отвел взгляд. Бесцветные глаза отражали муку – муку гордыни.
– Нет, это немыслимо, – гудел он, – должно ли мне унижаться перед…
– Вашими устами глаголет истина, сын мой! – трубным гласом возвестил настоятель. Он поднялся и обличающе выбросил вперед руку. – Вашими устами глаголет истина. Вы спрашиваете, должно ли вам унижаться. Да, должно, либо Господь унизит вас в конце концов. Нет для вас иного пути избавления от призраков. Кровавые головы и сейчас скалятся на вас с колен – скалятся, хоть еще твердо держатся на плечах живых – тех, кто любил вас, служил вам, рисковал своей жизнью ради вас и Испании. О, они будут скалиться и когда упадут с плеч, потому что ваша гордыня не остановила топор палача! Как вы думаете, успокоятся они или будут бормотать упреки, пока не сведут вас с ума? Ибо вы, подобно Люциферу, обуянному гордыней, потеряли право на место в раю, обрекли себя на вечные муки!
– Замолчите! – крикнул король, корчившийся на своей просторной кровати. Яростные слова исповедника убедили его; Филипп с ужасом осознал, что стоит на краю пропасти, и сдался. Он укротит свою гордыню, он склонит голову и подчинится наглому требованию еретички.
– Итак, сын мой, – сказал настоятель мягким утешающим голосом, будто накладывая мазь после горчичника, – отныне вы собираете себе сокровища на небесах.
ГЛАВА XXIII. АУТОДАФЕ
Признав под угрозой вечного проклятия, что его обуяла гордыня, король Филипп, как это часто случается, развил лихорадочную деятельность, наверстывая то, что три дня тому назад можно было сделать с достоинством, без суеты.
В среду, примерно за час до полудня сэра Джерваса Кросби вызвали из подземной каменной темницы, где он томился в заточении. Джервас злился и горевал, что не мог спасти Маргарет; в эти бесконечно тянувшиеся дни, приходя в отчаяние от собственного бессилия, он терялся в мучительных догадках и навряд ли думал о своей судьбе.
Теперь его доставили не к королю – тот счел унизительным для себя заявить о своем поражении человеку, чьи кости он мечтал переломать в камере пыток инквизиции, – а к взлохмаченному коротышке, сидевшему в королевском кабинете во время аудиенции. Это был секретарь Родригес, собственноручно написавший под диктовку короля письмо Генеральному инквизитору Кастилии. Его величество подписал и запечатал послание, и теперь секретарь протянул его Джервасу.
Кратко и с большим достоинством секретарь описал сэру Джервасу ситуацию. По его речи можно было судить, что гордыня получила хороший урок.
– Его величество король Испании, внимательно ознакомившись с письмом королевы
Джервас дрожащей рукой взял протянутый ему пакет. Облегчение перекрывалось чувством гнетущего беспокойства, граничащего с отчаянием. Он прикинул расстояние до Толедо и понял, как мало у него времени. Произошло чудо, но тем не менее, малейшая неудача может стать причиной рокового опоздания.
Но теперь король был в равной степени озабочен, чтобы такой неудачи не произошло. Секретарь Родригес сообщил Джервасу, что ему положен эскорт до Толедо и частая смена лошадей, как для королевского курьера. В конце беседы Родригес вручил ему и охранное свидетельство с королевским гербом и подписью. В нем содержалось предписание всем подданным короля Испании оказывать подателю сего и его спутникам всяческое содействие по пути из Толедо в Сантандер. Чинящим помехи грозили пагубные последствия. С этим секретарь отпустил Джерваса, наказав отправляться в путь незамедлительно.
Джерваса сопровождал офицер, доставивший его к секретарю из темницы. Он вывел Джерваса во двор, где его уже ждал другой офицер, шесть верховых и свободная лошадь. Джервасу вернули оружие, и он рядом с офицером во главе маленького эскорта покинул мрачный дворец Эскориал и отроги серых гранитных гор Гуадаррама, направляясь к Вилалбе. Там, свернув к югу, они понеслись по узкой долине, по которой петляла река Гуадаррама, неся свои воды в Тагус. Но дорога была скверная, порой – тропинка для мула, и потому остановки в пути часты и неизбежны. В результате они не поспели до ночи в Брунет, где их ждала смена лошадей.
До Толедо оставалось еще сорок миль; аутодафе, как сказали Джервасу, должно было состояться утром, и потому, снедаемый тревогой, он не мог позволить себе и часовой передышки, предложенной офицером. Тот, с виду ровесник Джерваса, был худощав, вежлив, предупредителен. К сожалению, он был каталонец. Англичанин, владевший испанским далеко не совершенно, хорошо усвоивший лишь кастильский говор, его почти не понимал.
В Брунет им, однако, пришлось задержаться: там предложили лишь трех свежих лошадей. Обычно на конюшне королевской почты их стояло не менее дюжины, но днем проехал курьер Генерального инквизитора с охраной, направляясь в Государственный совет в Мадриде, и опустошил конюшню.