Пламя одержимости
Шрифт:
– Ого, просто обалденно! – восхитилась женщина, нежно дотрагиваясь до кружев. – Я даже не вижу швов. У тебя настоящий талант. И часто ты переделываешь свою одежду?
– Раньше да, – смущенно произнесла Дилайла. – А в последнее время не особо.
– О, а зря! Просто фантастическая работа!
К этому моменту ее окружили уже три женщины, восхищаясь ее мастерством, и кто-то спросил у нее совета, как перешить брюки. Дилайла позволила себе продолжать разговор, впервые за долгое время почувствовав, что расслабляется. Она даже уже почти не чувствовала боли в пальцах. Когда ей улыбнулся какой-то молодой человек,
Женщина, которую звали Роуз, привлекла всеобщее внимание, поблагодарив всех за то, что пришли. К этому моменту у Дилайлы уже голова шла кругом, переполненная новыми впечатлениями, и она поняла, что Эмили больше не цепляется за ее ногу. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы найти дочку, сидящую в углу комнаты с той женщиной, Анной, – обе рисовали мелками на большом листе бумаги. Дилайла улыбнулась Анне, которая улыбнулась в ответ и помахала ей рукой. Было приятно видеть, что эта женщина так любит детей. Рон уже крепко спал в своей коляске, и Дилайла смогла сосредоточиться на семинаре.
Роуз стала рассказывать про какой-то стих из Библии.
– Каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть [14] .
Она немного поговорила об этом испытании и объяснила, что это значит. Выходило нечто вроде суда. Дилайла не совсем поняла, к чему клонит эта женщина. Ее анализ этого стиха представлялся одновременно и слишком буквальным, и чересчур уж замысловатым. Но при виде того, как все внимают в восхищенном молчании, время от времени согласно кивая, она заставила себя внимательно слушать, стараясь быть непредубежденной.
14
1Кор. 3:13.
Шли минуты и часы. Эмили заснула, и Анна отнесла ее на кушетку. Дилайле уже хотелось домой – было и вправду поздно. Но каждый раз, когда Роуз объявляла перерыв, Дилайлу сразу окружали со всех сторон – заговаривали с ней, спрашивали, что она думает об услышанном. И когда она отвечала, заикаясь от смущения, все ее внимательно слушали. Опять задавали вопросы. Вступали с ней в дискуссию.
Когда Дилайла наконец посмотрела на часы, было уже два ночи.
– Мне и вправду пора домой, – ошеломленно объявила она Роуз.
– Почему? – Та нахмурилась, явно недоумевая.
– Уже очень поздно.
– Но… завтра ведь семинар продолжится! Ты можешь поспать здесь. У нас найдется кровать и для тебя, и для детей.
– Я не могу! Я… Эмили завтра в школу. И… и…
Роуз коснулась ее руки.
– Пожалуйста, останься, – умоляюще произнесла она. – Завтра очень важный день! Завтра будет выступать Отец – ты обязательно должна его услышать. А потом, во второй половине дня, мы можем отвезти тебя обратно домой.
Дилайла даже не знала, что и сказать. Она все равно не смогла бы прямо сейчас вызвать «Убер», даже если б попыталась.
– Хорошо, спасибо, – наконец смущенно ответила она.
И Роуз вроде как настолько обрадовал этот ответ, что Дилайла почувствовала, как по всему телу разливается странное приятное тепло.
Выступая
Тем не менее у него не было никаких задних мыслей или сомнений. Едва только Моисей увидел ее, то словно сбросил с плеч сразу сорок прожитых лет. Это был воистину дар Божий.
Он хотел видеть ее в своей общине.
Когда Моисей говорил о Божьем гневе и ревностности, глаза его помимо воли то и дело метались к ней, обводя соблазнительные изгибы тела, а разум наводняли томительные образы. Кормит ли она все еще грудью? Пожалуй, стоит попросить кого-то из женщин аккуратно это выяснить…
Естественно, глаза у нее были красные и припухшие. Вчера они закончили уже глубокой ночью, и он проследил за тем, чтобы участников семинара разбудили ровно в половине шестого утра. На столь коротком семинаре слишком многое предстояло охватить, и Моисей давно усвоил, что усталость делает людские умы более открытыми для Божьей мудрости.
Закончив свое выступление, он отошел в сторонку и стал наблюдать, как люди уходят на обеденный перерыв. Мириам и та новая девушка, Гретхен, обе шли рядом с Дилайлой, оживленно беседуя с ней. Они сопроводили ее к буфету, не отходя от нее ни на шаг. Его паства знала, что очень важно не дать гостям заскучать, постоянно развлекать их. Моисей не хотел, чтобы новым участникам его семинаров было одиноко.
И не хотел, чтобы у них было время подумать собственной головой.
– …И, как уже справедливо заметил Отец, этот стих из книги пророка Наума является в Библии прямым наставлением касательно второго крещения, – говорила стоящая перед ними женщина.
Дилайла нахмурилась, глядя на нее. Как там ее зовут? Мириам? Все было как в тумане. Прошлой ночью она выпила гораздо больше, чем привыкла, и почти не спала. Ей потребовалась вся ее сила воли, чтобы во время речи Моисея не клевать носом. Поняла она ее лишь фрагментарно. В основном в той части, о которой он упоминал при ней ранее, когда они общались с глазу на глаз в церкви. Части о каре Божьей. О воздаянии.
От этих постоянных упоминаний о Божьей ревностности и воздаянии ей было малость не по себе. Это полностью противоречило всему, что Дилайла знала о Божьем прощении и любви. Но Моисей все-таки не раз отметил, что Бог любит всех, а гнев и воздаяние – это лишь одна из сторон этой любви… Она попыталась привести в порядок собственные мысли, но они упорно рассыпались – развеивались, как дым на ветру.
– Где Рон? – вдруг спросила Дилайла, внезапно запаниковав. Во время выступления Моисея тот лежал в своей коляске рядом с ней, а вот теперь…