Пламя зимы
Шрифт:
В комнате раздавалось слабое дыхание, но не было никакого движения. Мог ли это Бруно сидеть и наблюдать за мной? Что я ему скажу? Мог ли человек, убивший отца и брата, проявлять такую заботу обо мне? Да, конечно, мог, если он хотел править в Улле, и он мне так прямо и сказал, что это было именно то, чего он хотел. Слезы жгли мои глаза под закрытыми веками. Мне нужно будет прохладнее поблагодарить его, а затем прогнать.
Справившись со слезами, я открыла глаза, но только Эдна сидела на сундуке, уставившись в окно. Инстинктивно, как каждое существо спасается от боли, так и я убежала от проблемы, возникшей в результате доброты моего мужа, к гораздо более простой – что делать с Эдной. Использовав ночной горшок и умывшись, она очень ловко
– Я была беременна, но не смогла родить, – ответила она. Ее глаза смотрели сквозь меня в никуда. – Три дня я кричала, а он не мог выйти. Я умирала. Они думали, что могут спасти ребенка, и разрезали меня. Каким-то образом я выжила, а он умер, но если я забеременею снова, то умру.
– Не хочешь ли ты сказать, что место, где ты работала, позволяло тебе отказываться?
– Нет, мадам, – она посмотрела на меня, и ее губы скривились в улыбке, которую я не надеюсь больше увидеть ни на каком другом лице. – Они уговаривали меня, но я не могла. Когда мужчина подходил ко мне, я защищалась. Я не могла ничего с собой поделать.
– Но тогда, мне кажется, они должны были вышвырнуть тебя, и все же Бруно нашел тебя там.
– Я работала как служанка для остальных: готовила, убирала. И, – Эдна снова отвела взгляд, – есть некоторые мужчины, которые получают удовольствие только в том случае, если они насилуют женщину. Они держали меня для таких.
Я вспомнила синяки, которые видела на ней, и почувствовала подступившую тошноту, но я знала и то, что женщины, воспитанные для профессии Эдны, были также обучены притворству и обману. Я знала, что синяки могут быть нарисованы на коже соками растений, а истощение быть умышленным, но не могла заставить себя прогнать Эдну: она была опытной служанкой, опрятной, говорила по-французски и была преданна при дворе только мне и Бруно.
Пока мы разговаривали, Эдна продолжала меня одевать. К тому времени, как я решила для себя, что должна оставить ее, так как рассказ, который она поведала, произвел на меня большое впечатление, она закончила шнуровку моего корсета. Я села на сундук и указала ей на другой.
– Ты хотела бы остаться у меня служанкой?
Эдна начала громко всхлипывать. В первый день она тоже плакала, но молча. Она соскользнула с сундука и поползла к моим ногам, наклонилась и поцеловала их. Я схватила ее за руку и резким движением подняла на ноги.
– Никогда не используй больше таких экстравагантных манер в обращении со мной, – сказала я. – Мои люди верны мне до смерти, но они не пресмыкаются. Я понимаю, ты согласна быть моей служанкой.
Все еще не в состоянии сказать ни слова из-за энергичных всхлипываний, она энергично закивала.
– Очень хорошо, я приму тебя и вот на каких условиях. Тебя будут кормить, и кормить хорошо. Я прослежу, чтобы у тебя была приличная одежда, подходящая для любой погоды. Вот и все, что я обещаю. Возможно, время от времени сэр Бруно будет давать тебе немного денег, но мы люди небогатые. Что касается твоих обязанностей, то по большому счету ты будешь делать то, что уже выполняла: стирать нашу одежду, застилать постель и все в таком же роде. Кроме того, тебе нужно будет научиться шить и, возможно, вышивать. Ты слишком стара, чтобы учиться прясть и ткать.
Она все еще раболепно стояла передо мной, пытаясь совладать со своими рыданиями, и только выдохнула:
– Я буду делать все, что угодно, научусь чему угодно, если мне только можно остаться у вас. Только будьте терпеливы ко мне, не выгоняйте меня за…
– Единственное, за что я выгоню тебя, это воровство или ложь мне или сэру Бруно. Я знаю, воровство – обычное дело для людей твоей профессии, и ты не считаешь его чем-то неправильным, но я его не потерплю. Я говорю не только о воровстве
Я не могла не улыбнуться, сказав это, а Эдна вытерла слезы и робко улыбнулась в ответ.
– Мадам, – прошептала она, – нам не разрешалось воровать. Туда приезжали большие господа, и если бы кто-нибудь обнаружил пропаже перстня или денег, смерть или увечье были бы наказанием для всех нас. Но во вранье я преуспела.
– Хорошо. Тогда помни эти уроки, так как здесь наказание будет не менее серьезным и тебе придется нести его одной. Но что касается лжи, мы должны сразу же начать с нее. Из собственных соображений я хочу избегать придворных дам, насколько это возможно. Поэтому я скажу королеве, что сэр Бруно обременил меня исключительно глупой и неуклюжей служанкой, которую я должна дрессировать как собачонку. – Я кивнула. – Твои синяки могут быть кстати. Ты могла бы показать несколько небольших другим служанкам в доказательство того, что была наказана за глупость. Так как ты говоришь, что отлично умеешь обманывать, я возлагаю на тебя объяснение того, где Бруно нашел тебя и почему ты разговариваешь по-французски. Но если ты рассказываешь какую-нибудь историю, то потом не изменяй ее, так как ты будешь жить с другими слугами и многие повторят этот рассказ своим хозяйкам.
Мои слова звучали более уверенно, чем я чувствовала себя на самом деле, так как я не имела представления, где жили, где ели и спали слуги в этом великолепном дворце. Тем не менее у меня не было другого выбора, кроме того, чтобы объяснить свою проблему королеве. Разумеется, я не была уверена, что Мод даст свое согласие на то, чтобы у меня была служанка, которая не состоит у нее на службе. И совершенно не знала, что сказать, если она спросит о путешествии на север, о котором упомянул Бруно. Север – это было единственное, о чем я позволяла себе думать. Я испытывала ужасную тоску по месту, которое не осмеливалась называть, ужасную тоску и ужасный страх.
После того, как я отнесла свой завтрак в самый темный угол, который мне удалось отыскать, я выждала момент, когда королева осталась одна и подошла к ней. Она, казалось, была удивлена, что я сама начала разговор с ней, но не упомянула о поездке в Джернейв, что вызвало у меня подозрение о ее неведении. Вспомнив, как она устраивала слежки за мной, и о том, что по словам Бруно, я пыталась убежать в прошлом, я скрыла осведомленность о нашем предстоящем путешествии и заговорила об Эдне, как будто собираясь оставаться при дворе.
Мод улыбнулась одними губами – думаю, чтобы скрыть свои мысли, так как у меня не создалось впечатления, что она что-либо испытывала. Она только сказала:
– Конечно, у тебя должна быть собственная служанка, если твой муж желает платить за нее.
А затем Мод рассказала мне, кто из ее господ заведовал питанием и жильем служанок придворных дам. Тогда я вспомнила, что когда отец присягал на верность королю Стефану – это было до смерти Милдред, – он жаловался, что с него взимался налог на жилье и питание его конюхов и лошадей. При этом он ворчал на английских королей, сравнивая их обхождение с гостями с шотландским двором во времена его молодости. Я подумала, что Эдне стоило дать еще что-нибудь, кроме той изношенной одежды, которую я выбрала для нее, так как, когда мы с отцом отправлялись в Карлайл или Ричмонд, мы обычно останавливались в каком-нибудь частном доме вместе с нашими слугами. Я почувствовала легкие угрызения совести, так как знала, что у Бруно совсем немного денег и содержание служанки будет обременительно для его кошелька, но я и не упомянула об этом королеве, которая могла бы подумать, что я прошу избавить меня от расходов.