План "Б"
Шрифт:
Обсуждать отношение Таланта к слабому полу Тата не собиралась, поэтому сразу вывалила главное:
— Я признаю за Никитой право писать. Я готова принять все, что он полагает важным.
— Глупости говоришь, женщина, — отмахнулся собеседник. — Пустословием воздух сотрясаешь. Твое признание ни кому не требуется. И готовность ни к чему. Ты, голуба, неправильно оценила ситуацию. И неверные выводы сделала. Писательство для Линева — не блажь, на которую позволительно смотреть сквозь пальцы. Не рядовая способность к сочинительству, чуть
— Но мы любим друг друга. Без меня Никита будет несчастлив!
— Ерунда! Счастлив, несчастлив — в любом случае Никита изольет свои эмоции в слова и родит Книгу. Неважно о любви или одиночестве. Главное, это будет настоящая вещь!
— Разве можно так? — ужаснулась Тата. — Любовь, боль — все в топку? Все на переплавку, в корысть?
— Шедевры творят из мусора. Это общеизвестно.
— Но Никита — живой человек. Зачем его обрекать на страдания и одиночество?
— Так он острее прочувствует жизнь.
— Так он быстрее умрет.
Тата еле сдерживалась. В ней звенело и рвалось бешенство на бессмысленную силу, грозящую ее любви, ее счастью, ее будущему.
— Я все спланировал. Ты в эти планы не вписываешься. Никита останется одиноким, — вел дальше визави. — Ваше чувство я разрушу в два счета. Через пару месяцев Никита тебя возненавидит.
— Почему?
— Есть вещи, без которых Линев существовать не может. Он, действительно, тебя любит. Но отказавшись от своего предназначения, начнет маиться, тосковать и очень скоро поймет из-за кого впал в депрессию.
— Ему не придется ни от чего отказываться. Он будет продолжать писать. Я не приму жертву.
— Нет? — удивился Талант.
— Нет! — подтвердила злорадно Тата.
— Так или иначе, твое благородство только оттянет неизбежный финал. Сейчас ты полна решимости, но пройдет время и тебе надоест вечное безденежье, отчуждение, самоуглубленность, препарирование эмоций…
— Почти у всех великих писателей были жены.
— Бедолаги. Горемыки. Ты помнишь историю Мастера и Маргариты? Ради творческой реализации своего дружка-приятеля молодая полная сил красавица приняла смерть.
— Смерть — аллегория, иносказание, выражение отвлеченного понятия в конкретном образе.
— Смерть — это альтернатива жизни. Впрочем, ты права. В данном случае, подразумевалась не физическая смерть. А лишь гибель личности. Маргарите пришлось раствориться в Мастере. Потерять себя.
— Ты врешь! Пугаешь! Мерзавец! Я не отступлюсь. Если люди любят, они найдут возможность понять друг друга.
— Ты не умеешь любить.
— Умело или неумело, но я люблю Никиту.
— Ты не умеешь терпеть!
— Научусь!
— Ты не умеешь ждать и прощать. Не хочешь давать, не готова жертвовать. Ты мне не подходишь. Ты слишком красивая, яркая, независимая, умная, эмансипированная. Индивидуальности в тебе много. Самобытности через край. А Никите
— Ему нужна только я! — оборвала Тата глупые бредни.
— Почему ты так решила? Женщина нужна для двух надобностей: раздвигать ноги и готовить пищу. Это может каждая.
— Ты рассуждаешь о жизни и женщинах, как нищий, — объявила Тата неожиданно, — в твоих речах одно филистерство.
— Что? — удивился Талант.
— Филистерство — обывательская косность, мещанство, ханжество.
— Причем тут нищенство? О деньгах разговор не идет!
— Суть твоих воззрений такова, что Линев будет блистать, а женщина рядом обслуживать его? Да?
— Приблизительно.
— Невысокого же ты мнения о Никите. Прямо скажем низкого. Твой выбор — прямое признание в низкопробном вкусе, дурных наклонностях, заниженной самооценке.
— А…
— Выбрать себе умную и красивую женщину может только сильный и уверенный мужчина.
— На кухне и в постели сгодиться любая. Лишь бы стряпала сносно и мыться не забывала.
— Фи! Как пошло! Линев заслужил лучшее дарование. Более смелое и решительное.
— Как ты смеешь!
— Он будет стесняться такой жены и станет бегать за всеми юбками. В ущерб тебе.
— Не правда.
— Настоящие мужчины не довольствуются «мышами» и старухами, они жаждут молодых буйных кобылиц и ими подтверждают свои статус и успех. А теперь давай начистоту, — Тата приблизилась к собеседнику. Она решила, что НЕКТО — мужчина, и с некоторым сомнением положила руку на плечо, укрытое тканью.
Хотя дружеский жест выражал предложение мира, однако поникшая спина замерла в напряжении.
Не о чем нам откровенничать, — отрезал Талант.
— Есть. О тебе разговор. О тебе и страхе.
— О чем ты?
— Откройся мне, — попросила Тата.
— Зачем? Божий Дар — не яичница, выглядит не аппетитно.
— Все равно.
— Не думаю, что нам стоит знакомиться ближе. Ведь ты меня даже не оценила.
— Я во всем разберусь, дай час.
— В Никиту-то сразу влюбилась…
— Неужели ты ревнуешь?
— Не болтай чушь.
— Ревнуешь! Точно!
Тата приподняла понурую голову, и, убрав волосы с лица, увидела юный лик, обезображенный россыпью гнойников.
— Вот я каков, — стыд звучал в величавом голосе.
— Мальчик мой, — умилилась Тата, — ты еще никого не любил?
— Да. У меня нет почитателей.
— Уже есть. Я подарю тебе признание, какого свет не видывал. Ты будешь моим кумиром. Моим солнцем, поводырем, учителем, радостью.
— Обманываешь. Вы все врете. Я тебе не верю. Люди коварны и злы. Сначала радуются нам, как игрушкам, а потом губят, гробят, закапывают в землю. Я боюсь тебя. Мне надо реализоваться, а ты можешь мне помешать. Никита уже хочет предать меня ради твоих зеленых глаз. Что же дальше будет?