Планета битв

Волков Сергей Юрьевич

– А как работает этот купер… бугель… В общем, эта штука? – не отставал от Зигфрида Кислицын. Ополченцы заинтересованно приумолкли.

– Погоди, Анатолий! – оборвал его Лускус и обратился к немцу: – Откуда вы вообще узнали про вторжение?

– У меня свои источники информации, – туманно ответил Шерхель и тут же, отбросив наконец наигранную важность, зачастил, словно стим-спит: – Еле успели! Почти двести прыгунов запрягли, тащили наш утюг две недели. Шасси по дороге стерли, но добрались.

– Ты, друг любезный, на денек бы раньше поспел – мы бы тебя и утюг твой обратно на руках понесли, – проворчал кто-то из бойцов.

Зигфрид дернулся, сдвинул брови:

–

Большие потери?

Лускус молча махнул рукой. Все помрачнели, враз вспомнив, что сражение с грейтами еще не закончено.

– Так! – Лускус вскинул уже изрядно помятый рупор, с которым не расставался: – Бойцам – отдых. Командирам выделить людей в дальнее охранение. Гостей накормить, помочь с обслуживанием купферн… В общем, утюга!

Опустив рупор, он хлопнул Шерхеля по кожаному плечу, кивнул нам с Кислицыным:

– Ну а вас прошу на мой командный пункт. Подкрепимся, чем Медея послала…

* * *

Под навесом, за импровизированным столом, сложенным из снарядных ящиков, расселись командиры ополчения и люди с Лимеса. Закуски были самые немудреные. Главным блюдом выступало солдатское рагу, приготовленное кашеварами согласно древнему правилу полевой кухни: «кидай в котел все подряд, чтобы ложка стояла; все полезно, что в рот полезло». Шерхель прохаживался в сторонке, чавкая глиной и бросая заинтересованные взгляды на большую бутыль со спиртом, водруженную посреди стола. Лускус отдавал последние распоряжения разведчикам, уходившим к побережью.

– Герр Шерхель, – окликнул немца Толя Кислицын. – Пока суд да дело, может, расскажешь, на чем твой утюг ходит? Это ведь такая махина! Ее небось сланцами или тем более дровами и с места не сдвинуть, а?

Сидящие за столом дружно загомонили, поддерживая ракетчика. Всем было интересно узнать о смертоносной и чудной машине, явившейся подобно джину из сказки и спасшей ополчение от гибели.

Шерхель улыбнулся, откашлялся и начал говорить:

– Если вы помните, господа, мы получали газ для нашего дирижабля, нагревая сланцы в больших медных шарах без доступа воздуха. Петр Янович, светлая ему память, называл это сухой перегонкой. Вообще же такой процесс химики именуют пиролизом. – Шерхель попытался изобразить рукой в воздухе нечто большое и округлое. – Мне повезло, я познакомился с женщиной, пожилой, очень степенной женщиной, фрау Линдой Асмолсон, которая когда-то в молодости преподавала химию. Она, конечно же, многое забыла, но кое-какие азы этой весьма замысловатой науки ей все же удалось преподать мне.

– Герр Зигфрид, не тяните, – едва ли не взмолился Кислицын.

– Гут, камрад Анатолий, – кивнул немец. – Итак, пиролиз. Там есть свои хитрости, но главное – температура. Я поставил ряд опытов и выяснил, что помещенный в герметичный сосуд сланец, нагретый до четырехсот градусов, испускает аммиак. Но если добавить к толченому сланцу воду, кое-что еще и нагреть эту смесь до восьми сотен градусов, на выходе мы получаем большой спектр разнообразных веществ, начиная с кокса, смол и закачивая горючим газом с резким углеводородистым запахом. Ну а самое важное – «жидкий уголь». Конечно, никакой это не уголь, по составу это, видимо, сложная смесь высоко окисленных углеводородов. Однако мои арбайтеры прозвали полученное топливо именно так – за черный цвет и весьма активную «горючесть». Конечно, будь мы на Земле, я бы провел полный химический анализ здешних сланцев, с тем чтобы подобрать наиболее эффективные способы химической переработки. Пока же приходится буквально тыкаться носом, действовать вслепую.

– Пиролиз… «Жидкий уголь»… – задумчиво бормотал Лускус, подбрасывая и ловя

трофейный пистолет. – Паровая турбина… Что ж, это меняет дело. Теперь, пожалуй, можно и за авиацию взяться, а? Что скажете, коллеги?

Клим пожал плечами. Он думал о другом…

Налили. Выпили. Тост был коротким: «За победу!» Вторую пили не чокаясь. Никто не задавал вопросов, никто не произносил пафосных слов. Усталые мужчины просто опустили глаза и молча влили в себя спирт. Стук пустых кружек о снарядные ящики прозвучал как прощальный салют по всем погибшим.

После страшного боя, после стольких смертей человек приходит в себя медленно, а иногда не приходит вовсе. Современные средства военной психокоррекции на Медее отсутствовали, и в ход пошел извечный спутник всех армий во все времена – алкоголь. Спирт постепенно брал свое, зажигая глаза и развязывая языки. За столом возник разговор, потом другой, третий, и вот уже все говорили, не слушая друг друга, размахивали руками, обсуждая минувшее и будущие сражения.

Клим поднялся и вышел из-под навеса. В траншее было пусто. Бойцы ополчения расположились на изрытых взрывами склонах увалов, вокруг костров. По распоряжению Лускуса им тоже выдали по сто граммов спирта на брата, и теперь со всех сторон доносились возбужденные голоса, вскрики, песни. Елисеев знал – скоро все это закончится. Выплеснув эмоции, разрядившись, люди уснут и утром будут готовы вновь идти и сражаться.

Где-то зарокотал барабан, и под его ритм хриплый голос запел, чеканя слова:

Как закроют срока для нас,И опять в перехлест дорог.Ну, последний отбойник – пас.Под амнистией мы, корешок.Эй, начальничек, не томи,А скажи, где маманя ждет.На, возьми у меня взаймы.Я ж богатенький и не жмот…

Песня оборвалась, и человек пьяно рявкнул:

– Эх, где же ты, моя гитара, биметалловые струны?..

За спиной послышались шаги. Не оборачиваясь, Клим сказал:

– Спасибо, Зиг. Если бы не ты…

– Не за что, – усмехнулся немец. – Но не воображай, что я растаял и буду благодарить в ответ.

– Когда я отправлял вам с Прохором сообщение, я просто выполнял свой долг перед колонистами! – выпалил Клим.

– Это можно расценить и как спасение собственной шкуры, – сварливо отозвался Шерхель.

– Ну ты и сволочь! – задохнулся от возмущения Елисеев. – Чтоб ты знал – я нарушил прямой приказ канцлера.

– Ну и дурак. Ваш канцлер тоже дурак. Мы и так знали о грейтах. Если бы не это, не успели бы вовремя. – Немец фыркнул. – Шайсе, когда же вы поймете, что знания нельзя узурпировать и выкладывать на стол, как козырь – только в выгодных для себя случаях.

Клим не нашелся, что ответить.

– Воображение важнее знания, – заявил после нескольких секунд молчания Шерхель и тут же спросил: – Знаешь, кто сказал?

– Гитлер? – с вызовом ответил вопросом на вопрос Клим.

– Альберт Эйнштейн! – Зигфрид постучал себя по голове собранными в щепоть пальцами. – Совсем ты… заруководился. Ладно, пошли к столу. А то еще ваши отцы-командиры пришьют тебе государственную измену за тет-а-тет с великим и ужасным Бешеным немцем, ха-ха!

Елисеев отметил про себя, что «великий и ужасный» Зигфрид произнес безо всякой иронии. Они вернулись под навес, выпили. Постепенно командиры подразделений начали расходиться – завтра утром ополчение выступало на север, громить базу грейтов на побережье.