Планета матери моей
Шрифт:
Несмотря на легкий тон, каким она это произнесла, в ее словах слышался укор…
8
Весть о том, что за стяжательство строго наказан Ибиш, облетела соседние районы. Был любопытствующий звонок даже из Баку! Толки ходили самые разноречивые. В лицо мне ничего не говорили, но я знал и о таком мнении: накинулись, мол, на простого работягу, а большого быка «никто не трогает». Некоторые заходили в сарказме еще дальше: «Силенок на ишака не хватает,
Мензер не выдержала, сама позвонила мне, предупредила о ядовитой болтовне. Совсем по-женски загоревала: зачем вернулся в район? Сам себя впряг в неблагодарную работу. Словно в огонь прыгнул…
Я постарался успокоить ее:
— Под лежачий камень вода не течет. Кому-то ведь надо и огня не бояться? Потерпим, все образуется.
— Но зачем это тебе? Не ораву детей кормить… А служба в столице была у тебя — лучше не сыскать!
Зловредные слухи дошли и до матери.
— Ты, говорят, колхозника посадил, сынок?
— Вовсе нет!
— Но ведь обидели какого-то пастуха?
— Какой он пастух! Богатством многих карабахских беков за пояс заткнет.
— В чем же он виноват?
— Всякий стыд позабыл. Столько заимел скота, что еле-еле тайные батраки с его стадом управляются.
— А что, до тебя никто этого не замечал?
— Видели, но молчали. Однако партия не может мириться…
Внезапно я заговорил о другом: если бы до приезда сюда я спросил ее совета — ехать мне или нет? — что бы она ответила?
Мать посмотрела, прищурившись. Глаза ее выцвели, но сохраняли провидческую зоркость.
— Сказала бы: умеешь приобретать врагов — приезжай.
— Врагов?! Лучше заводить друзей.
— Друзья найдутся, сынок, когда ты не струсишь и ополчишься против пройдох и негодяев, проткнешь их, будто кинжалом, безжалостным обличением. Без этого приверженцев не собрать. Ведь пируют рядом с тобою за столом не твои друзья, а друзья этого стола. Сядет во главе его другой — они и его облепят.
— Но как пресечь клеветнические слухи?
— Если злому не кричать про другого, что тот зол, как самому укрыться от осуждения? Делай по справедливости, и все тут. Как велит твоя совесть. Только не забывай притчу про хурму…
Мать рассказала эту притчу.
К мудрецу пришел старик со слезной просьбой наставить сына уму-разуму. Тот такой сластена, что целый день торчит под хурмой, лакомится плодами, а от работы увиливает. Урожай пропадает, колосья осыпаются; ему хоть бы что! Мудрец ответил: «Приходите завтра». Старик с ворчанием собрался в обратный путь. Не хотелось ему снова версты мерить. Да делать нечего, посадил сына в седло, явились наутро вдвоем. Мудрец припугнул юношу: если тот надкусит еще хоть один плод, не только лишится земной жизни, но потеряет и райское блаженство. Отец стал благодарить мудреца: «Дай аллах тебе долгих дней! Но почему ты не сказал мне этого вчера?» Мудрец рассмеялся: «Вчера внушения
В разгар зловредного шушуканья мне позвонила Халима. Секретарша соединила ее среди рабочего дня неохотно. Халима настойчиво повторяла: «Я его друг». Секретарша так и передала: у телефона ваш друг.
Недоумевая, я взял трубку.
— Слушаю вас, — произнес безразлично.
— Почему на «вы»? Я не руководящая персона. В моем подчинении лишь один дворовый пес!
«Ну вот, пойдет теперь пустая болтовня, — с досадой подумал я. — Кому приспичило развлекаться?»
— Простите, я занят. Если нет конкретного вопроса…
— Вопрос есть. Ты обещал помочь с работой. Жду, жду, и конца ожиданиям не видно.
Только теперь я узнал голос Халимы, стал оправдываться:
— На днях непременно заскочу. У меня есть дело к Билалу.
— Ваши дела меня не касаются. Меня беспокоят мои собственные.
— Чем же ты занята?
— Пока тем, что являюсь домохозяйкой ученого мужа. Если он прославится, то, глядишь, меня тоже упомянут между строк.
— Я серьезно говорю.
— Я тоже. Дай работу — стану приносить реальную пользу.
«Ай да Халима! — подумал я. — Какой, однако, требовательный тон! Права пословица: лучше накормить тысячу ртов, чем пропустить один, который обругает тебя».
Этот звонок взбодрил. Почувствовав прилив энергии, я позвал Сейранова.
— Дело Ибиша, связанное с Теймуровым, пора, пожалуй, передавать в следственные органы…
Помощник замялся:
— Он уже достаточно наказан. Председатель тоже получил урок. Может быть, этим ограничиться?
— А не слишком ли мало? Из всех зловредных микробов самый заразительный и опасный на сегодняшний день микроб стяжательства, стремление к личной наживе за счет общества.
— Я не очень вас понимаю. Разве лучше базарные спекулянты или ротозеи, у которых дохнут колхозные овцы? Все они преступники перед лицом закона.
— И все-таки Ибиш опаснее. Он замахнулся на главное достижение революции — эксплуатировал чужой труд. Его личное стадо — ведь это вызов всем нам!
Сейранов сидел озадаченный. Пот каплями катился у него со лба. Он не вытирал его, желая сохранить видимость спокойствия.
— Пусть будет так… А что делать с чабанами?
— Какими?
— Которые работали на него?
— С ними придется серьезно побеседовать. Сделать это должны уважаемые люди. Например, Мирза-муэллим.
— Суд посмотрит иначе: чабаны будут привлечены к ответственности как соучастники или хотя бы как свидетели.
— Деды не побоялись встать против царизма; неужели внуки попятятся от Ибиша и ему подобных деляг? Не сумеют разобраться в происшедшем?
— Вас понял. Попробуем вразумить заблудших, хотя это непросто. — Сейранов с готовностью положил перед собою лист чистой бумаги, приготовившись записывать.