Планета под следствием
Шрифт:
Мэттью улыбнулся:
— Ну что ж, капитан Грин, я прошу вас поблагодарить моего старинного друга Виттэйкера за его любезность и сообщить ему, что я хотел бы воспользоваться ею на несколько более длительный срок, дабы вы помогли мне в моем расследовании. Если вы, со своей стороны, будете так любезны, что доставите нас в Сьерра-Падре, мы, по крайней мере, сможем с пользой распорядиться своим временем, дабы продвинуться в расследовании. Однако же вы должны вернуться непременно!
Грин отдал ему честь.
Тишь проснулась и, перед тем как снова двинуться
Вскоре после того, как Тишь снова отправилась в путь, она наткнулась на место, где явно останавливались на привал люди: остывший пепел костра, утоптанный снег, разбросанные по земле травинки — остатки лошадиной трапезы, несколько маленьких косточек — остатки кошачьей... Тишь осторожно и опасливо принюхалась, но тут же успокоилась: это были кости кролика, а не кошки. Она обнюхала метку, оставленную котом-охотником, и снова побежала вперед.
На ходу она думала о Сатоке, о своем уничтоженном народе и о девушке; однако же нужно было быть осторожной и не погружаться в воспоминания и раздумья слишком глубоко. Один раз она едва успела заметить, что из кустов за ней следит волк. По счастью, в отличие от кошек, волки не умеют лазать по деревьям. В ту ночь ей пришлось спать на дереве, а утром она снова отправилась в дорогу.
На следующую ночь, выслеживая белку, она успела прыгнуть высоко в воздух как раз вовремя, чтобы уловить запах лисицы, прятавшейся всего в нескольких шагах от нее. Тишь отвлеклась, и белка бросилась в свое убежище среди древесных корней;
Тишь метнулась за ней, буквально повиснув на хвосте у маленького зверька, и вовремя: как раз в этот момент у норки появилась лиса.
Тишь забилась в нору, тяжело дыша и не обращая внимания на белку, прятавшуюся тут же. Ей хотелось выть. Ей было так трудно, она была так далеко от дома, вокруг было столько тех, кто хотел съесть ее, а она была совсем одна... Кроме того, у Тиши было ощущение, что скоро у нее снова начнется течка.
— Я совсем одна, — крикнула она. И что-то ответило ей:
— Но ты была создана быть одинокой...
— Не все время, — возразила она. И что-то ответило ей:
— Не все.
— Я боюсь, — крикнула она. — Человек убьет меня, звери съедят меня, а кошки Килкула так далеко, а их люди стали добычей Сатока...
— Кто говорил о кошках Килкула? — спросил новый голос. Другой голос, громкий — голос кота, но кота большого, гораздо больше ее самой. — Кто ты, маленькая сестра ?
— Я Тишь, последняя из моего народа, жившего в Проходе Мак-Ги, — ответила она. — Кто ты?
— Нанук. Что ты знаешь о людях, которые находятся под защитой кошек Килкула?
— Я знаю, что они в опасности. Саток убьет их, как убил нас. Он забрал девочку. Он наверняка убьет мальчика или заставит его подчиняться, как заставил всех тех, кто под моей защитой.
— Ясно. А собака? Была с ними собака? Она вполне ничего для собаки.
— Она мертва. А ты..,
— Два дня дороги от того места, где мы оставили мальчика и девочку.
— Я в пути уже два дня.
— У тебя короткие лапы.
— Я боюсь. Я одна.
— Я иду, — ответил голос Нанука. И чуть позже добавил:
— И нет, я не ем моих маленьких родственниц.
Банни и Диего видели следы кошки на снегу, но были слишком заняты, чтобы обратить на это внимание. Они оба плохо спали. Выбравшись из деревни, Диего погрузился в раздумья, а Банни болтала без умолку.
Диего достаточно хорошо знал девушку, чтобы заметить, что ее руки дрожат. Ее лицо, как и лицо самого Диего, было покрыто синяками и царапинами, губы распухли. Диего казалось, что у него в голове стучат кузнечные молоты; возможно, думал он, и Банни чувствует то же, что и он. Однако, несмотря на то, что девушка все время говорила, она не сказала ни слова о головной боли, да и вообще не жаловалась: большей частью она была разгневана. Как могли эти люди позволить Сатоку сделать такое!.. Как он сумел сделать такое с людьми — и с планетой?!.
Диего не отвечал Банни. Он слушал ее вполуха, поскольку в основном был занят тем, что слагал песню. Снова он пожалел о том, что у него нет инструмента: ему хотелось создать для песни гневную музыку, и он чувствовал, что даже самый большой барабан ему тут не поможет.
Когда молодые люди сделали привал на ночь, Диего начал записывать свою песню; Банни смотрела на него с интересом, не прекращая говорить. Теперь ее голос звучал, как шорох дождя или урчание мотора. Диего кивал и хмыкал, однако все его мысли были заняты песней.
Заживо похороненная, кричащая:Камни сдавлены,Корни скованы,Земля задушенаБелой смертью, похожейНа снежный покров:Дар того,Кто сынИ не сын тебе.Диего прекратил писать. Планета должна услышать песню об этой убитой ее части, но песня была еще не завершена, что-то в ней было неверно. Здесь нужна была песня лучше, чем эта. Диего спел Банни то, что у него сложилось. Девушке песня понравилась, но Диего напомнил себе, что она гордилась и тем, какой шум был поднят вокруг ее лицензии на вождение снегохода. Нет, эта песня должна быть самой лучшей, потому что в ней рассказывается о страшных ранах, нуждающихся в исцелении...
На следующее утро по дороге к Фьорду Гаррисона оба молчали.
— Ты не котенок и не можешь вечно жить со мной в Доме, — сообщила Коакстл девочке по имени Козий Навоз.
— Я понимаю, почему ты меня прогоняешь, — ответила Козий Навоз, — потому что я ничто и никто. Но если я не могу жить с тобой, тогда давай съешь меня прямо сейчас, потому что пусть лучше меня съест друг, чем страшные дикие твари, а к Пастырю Вопиющему я не вернусь.
— Разве я говорила, что ты должна это делать, глупая малышка? Но в деревне у устья этой реки есть и другие...