Планета–тайга: Я живу в заонежской тайге. В медвежьем краю
Шрифт:
С окунями удавалось проделывать то же самое. Но окуни могли сбежать от меня надолго. Полосатые рыбы после беспокойного плеска попавшегося на крючок «товарища» нередко почти тут же исчезали. Еще более убедительную информацию об опасности передавал стае сорвавшийся с крючка «товарищ», тогда окуневую стайку не удавалось дождаться на прежнем месте в течение целого дня. Окуни оказались осторожней сороги — они умели запомнить опасное место.
На окуневых хвостах тоже стали появляться мои метки, стали появляться в озере знакомые мне отряды окуней, для этих отрядов побег «товарища» или возвращение пленника также служили неплохим уроком, но уже назавтра урок забывался,
Сороги и даже окуни не очень радовали меня своим «умом», но щуки постепенно начинали вызывать особое уважение. Быстрые хищные рыбы умели лучше приспособиться к изменению обстановки, умели гибко изменить тактику и стратегию охоты, перейти от стационарных засад к скрадыванию и к подвижным засадам. Щука была индивидуалистом, от своих собратьев она могла ожидать только нападения и, наверное, поэтому вынуждена была «думать» сама о себе… Да, можно было разгромить одну, две, три окуневые стаи, можно было изрядно побеспокоить сорогу, но выловить, не прибегая к сетям, всех щук в озере было нельзя.
Порой озеро казалось пустым, казалось, в нем нет никаких щук. Но щуки были, на тех же местах продолжали свои охоты за теми же жертвами, теперь упорно игнорируя снасть человека… Были на Долгом озере такие щуки, которым трех, двух, а то и одной ошибки с неминуемым уколом о крючок вполне хватало, чтобы не на один день запомнить опасность. Причем щуки «помнили» именно источник опасности — снасть человека, оставляя засаду для дальнейшей охоты. Знать источник опасности, а не опасное место, уметь дифференцировать — это было уже верхом подводного «интеллекта»…
Близкое знакомство с «интеллектом» рыб стало неминуемым условием для человека, который выбрал своей специальностью ловить рыбу… Новые открытия, новые уроки и, казалось бы, новые успехи в работе. Но мои успехи по–прежнему носили характер нестационарного процесса. Правда, на графике моих уловов в отличие от кривых полного хаоса все-таки можно было обнаружить некоторую закономерность, которую год назад премудрый дедка Степанушка выразил простыми, но многозначительными словами: «Сначала девять, потом шесть, потом три, а дальше Чертушка совсем отвернется от рыбака…»
Отвернуться от меня совсем хозяину воды не удалось. Первая встреча состоялась под самую зиму, в последние дни открытой воды. У берегов тогда тяжело и глухо билась густая, мутная шуга. Лодка оплывала по бортам льдом, весло все время приходилось окалывать ножом, иначе оно быстро тяжелело и выскальзывало из рук. Плавать уже было опасно; надеяться на быстрый маневр при неожиданной волне или резком порыве ветра было так же смешно, как и надеяться выйти из ноябрьского озера сухим… И в это время Чертушка и попался на мой крючок. Сначала червь, потом ерш, а на ерша окунь. Это был рядовой бесшабашный житель Домашнего озера. Ему не хватало солидной осмотрительности своих старших собратьев, и он еще позволял себе необдуманные поступки. Окунь расхорохорился и проглотил здоровенного ерша… Пожалуй, я освободил бы незадачливую рыбешку, но Чертушка предупредил акт милосердия. Чертушку, видимо, сгубили стяжательство и неразборчивость в средствах. И я не собирался его отпускать…
Дома я еще раз убедился, что хозяином озера оказалась все-таки щука, а потом взвесил рыбину. Взвешивать пришлось по частям, ибо мой пружинный динамометр был рассчитан только на пять килограммов.
Не помог мне и десятикилограммовый динамометр при встрече с «хозяином» на этот раз уже Долгого озера…
Есть на Долгом
Ловить рыбу в Дальнем озере–заливе пробовали и до меня. Настойчивые люди не один раз опускали у коряг свои сети и очень часто не находили их на следующее утро. Пропавшие сети долго пытались подцепить шестом, и, когда это удавалось, рыбак видел свою снасть изорванной. Дыры были большие — в них могла пройти моя лодка. Такие сети уже не чинили, а просто оставляли на еловых стволах, и рыбаки больше никогда не возвращались сюда. Пробовали ловить здесь рыбу и на блесны–дорожки. Иногда за такой блесной кто-то гнался, но только один раз рыбаку посчастливилось увидеть таинственное существо, обитающее под завалами. Существо все-таки схватило блесну и долго таскало за собой лодку. Шнур был короткий, и человеку с трудом удавалось удерживать свое суденышко на воде. Потом таинственное существо вдруг всплыло, громко перевернулось и унесло с собой навсегда кусок шнура и хорошую медную блесну…
Теперь Дальний залив и его «хозяин» ждали меня. Было темно и неприятно на черной ночной воде, лодка вот–вот должна была последний раз зачерпнуть бортом неприветливую воду, шнур резал руку, а в лицо летели холодные тяжелые брызги. А «хозяин» озера то тонул, то всплывал, то снова тянул лодку за собой…
Уже совеем в темноте я гнал лодку домой. Я снова слышал гагар, на ходу отчерпывал из лодки воду и, еще не очень веря в удачу, нет–нет да и дотрагивался до широкого хвоста громадной щуки…
Все! Теперь все! Больше нет никаких чертей, нет тайн, есть законы жизни подводного мира. Теперь на научной основе можно планировать завтрашние уловы! Но еще какой-то оставшийся в живых Чертушка снова вмешался в мои планы, снова после двух–трех дней удачи предложил мне отступить от воды и дать озеру передохнуть… Откуда такая наглая уверенность мифического существа? Откуда такая власть нематериального черта над представителями вполне реального класса рыб? Откуда стоическая покорность дедки Степанушки, откуда вера в неизбежность события у Ивана Михайловича, с удовольствием воспринимавшего мои разгромные суждения по поводу фанатической веры какой-нибудь старушенции в близкий конец света, предсказанный прохожим человеком еще в незапамятные времена? Ответ на этот вопрос мне принесли младшие братья того самого Чертушки, которого совсем недавно я выловил в Дальнем заливе Долгого озера.
Меня не раз удивляло массовое явление щук на охоту. До этого озеро казалось не очень богатым, и дневной улов в полтора десятка щук считался очень завидным. Но даже такой улов обычно приходил после многих часов обследования каждого участка берега, хоть отдаленно похожего на щучьи засады. К концу второго года я знал почти все постоянные засады щук на Долгом озере, отмечал их колышками и постепенно приходил к выводу, что щук в озере намного больше, чем постоянных засад. Правда, некоторые засады были «многоэтажными», но даже наличие нескольких охотников в одном угодье не опровергало моего предположения.