Шрифт:
Планета Зеленушка (Пути не изведаны)
Часть 1
Глава 1
Я Мопров Владимир Ильич, родители и соседи звали меня просто Виул, но это было раньше. Мои инициалы меня не особо впечатляют.
Да и прозвище мне не нравиться. Зато родители были довольны и всегда улыбались когда обращались ко мне называя Владимиром Ильчём.
И для всех вокруг кроме как Виулом я и не был. Официально например в школе или ещё где нибудь именовали Мопровым Вовой.
Весёлые
А фамилия моя, это сокращение от Международная Организация Помощи Революционерам. По историческим документам эта организация помогала
в лечении и реабилитации революционеров пострадавшим от ранений и гонений со стороны правящих капиталюг, в том числе и деньгами.
Моих родителей убили бандиты в начале девяностых. Они пришли грабить нашего соседа пенсионера деда Сеню, всю жизнь собиравшего старинные
вещи, монеты, всякую не дорогую кухонную утварь, малюсенькие книги и такие же картины, которые были по размеру с ладошку ребёнка.
Родители услышали шум и крики соседа и поспешили узнать, что что стряслось со стариком. Естественно встали на пути бандитов, когда увидели
ограбление. Вот за монетки их вместе с соседом и убили. После похорон родителей меня сдали в детский дом, потому как никто из
родственников не захотел взять меня на воспитание. В начале девяностых время было тяжёлое, безденежье, бандитизм, работы нет кругом
коррупция, милиция готовая содрать с тебя последнее, челноки-торгаши, тоже от них не отставали в своей жадности. Мне тогда было шесть лет.
В интернате я легко научился курить корейские дешёвые сигареты с птичками на пачке, пить тёплый спирт Рояль, закусывая солёным крекером,
тырить у воспиталок печенья и мелочь. Я быстро забыл мамины песенки на ночь, папины бубнилки про скорый развал мирового капитализма. Новая
интернатовская жизнь меня закружила, завертела. Мой лучший друг Лёха Куртин попал к нам в интернат практически вместе со мной, но причина
его изъятия из семьи пьющих и бомжующих была другая. Родители его опустились до плинтуса, пропили всё и сгинули на бескрайних помойках.
Вот последний год Лёха и жил в подъездах и на помойках, где и питался. Отмыли конечно его, одели, но волчёнком он так и остался. Никому
не доверял и всё время стаскивал со стола куски хлеба, пряча их по всем углам. Его за это часто наказывали, но он не сдавался, и как
настоящий хомяк постоянно делал запасы для побега на волю. Он единственный кто не ржал над моим именем и фамилией . И я быстро с ним
сдружился на почве запаса продуктов питания. Я постоянно хотел есть, поэтому мой друг легко расставался с едой, заныканной по всем щелям,
подкармливая меня, что бы на следующий день пополнить
прочих засранцев, жрущих не положенный им провиант. Но нет, у меня ничего не нашли. И психолог сказал, что это чисто психологическое,
после смерти родителей, какой то сбой в голове. Обещали, что со временем пройдет. После этих издевательств докторов над моим не устойчивым
к внешней среде организмом, есть я меньше не стал. И естественно вся еда усваивалась растущим организмом легко и непринужденно. Ну и
похоже усиленное питание растило не только тело, но и мой мозг, заодно ударяя в сторону гиперактивности мелкого любознательного организма.
Мы с Лёхой частенько сбегали из интерната и смотрели как на наши поиски собирался весь персонал интерната, сидя на ближайшем дереве. Как
только освобождался путь для нас, мы по тихому возвращались и тырили очередной запас провианта из столовки. Повариха Татьяна Ивановна
видела наши шкоды, но не сдавала. Даже иногда подкармливала проглота, то есть меня, вкусненьким. Леха столько сколько я съесть не мог, но
схронки делать не переставал. Через год дурость моя по поводу обжираловки прошла сама собой,как и обещали врачи. Да и друг перестал делать
запасы по углам. Он просто всё складывал на общий стол. Мелкие этим пользовались без зазрения совести, обнуляя Лёхины запасы. Однажды мы с
Лёхой в очередной раз решили нарушить режим нашей интернатской изоляции и тихо свинтить на улицу погулять при свете уличных фонарей,
установленных ещё при Сталине в тридцатые годы. Ушли не далеко от здания интерната, когда услышали крики девушки зовущей на помощь. Мы
пошли без задней мысли посмотреть на безпридел и увидели картину ограбления девчёнки лет пятнадцати здоровым мужиком с ножом бабочкой в
руке. Я впал в ступор, как страус, а Лёха взял камень и пустил в дядьку. Не сильно, но точно попав тому в голову. Этот бандюга бросил
девку и рванул за Лёхой, я за ними, девчёнка за мной. Через улицу бандит зажал друга в подворотне. Громила орал, что замочит говнюка,
размахивая ножом. Нужно было выручать друга. Оглянувшись назад увидел девку и не долго думая взял камень по руке и кинул в окно над
головой бандюгана. Звон раздался как взрыв сверхновой. Через секунду орал весь дом. Кто пытался разорвать кому то зад на флаг, кто орал
что вызвал милицию. Я кричал, что этот мужлан приставал к девочке с непристойностями. Выбежавшие жители скрутили преступника, и взяли нас
в кольцо. Милиция повязала всех и нас и громилу и половину жителей дома, в тупике которого Лёху зажал неудачный жулик.
Следователь попался нормальный. После рассказа о героическом в нашем понимании поступка, нас отвезли в интернат. Руку конечно не пожали,